Позор Германии!
Она дает насквозь пропитанным лживой антиеврейской пропагандой приезжим негодяям, которые якобы бежали от асадовских и прочих убийц, практически неограниченное право вымещать свою злобу и животную ненависть на евреях, перед которыми у немцев должно быть неизбывное чувство вины. Более чем 70 лет не хватило немцам на избавление от присущего им антисемитизма.
Евреи, приехавшие сюда разными путями и в разное время, надеялись и даже были уверены в том, что немецкий народ очистился от нацистской лжи, стал народом высокой нравственности, освободился от исторического позора. Но этого не произошло. При первой же возможности они сдали евреев на растерзание и глумление этим дикарям.
Меня не оставляет в покое несколько вопросов. Почему немецкие учителя не способны поставить на место зарвавшихся арабов, оскорбляющих еврейских учащихся и смеющих угрожать им? Почему дирекции школ и руководство соответствующего министерства не исключают этих арабов из школ и не предлагают им покинуть территорию ЕС?! Достаточно было бы 30–50 примеров депортации на всю Германию, чтобы остановить этих арабских «смельчаков». Почему немецкие школьники и их родители не имеют мужества для того, чтобы защитить своих еврейских одноклассников?!
В этих позорных для Германии антисемитских случаях виноваты и СМИ, которые демонизируют Израиль, подхватывают бессовестную ложь арабской пропаганды. Во многом виноваты также и партии, которые проводят открытую антиизраильскую политику.
Анатолий МОЛДАВСКИЙ
Концлагерь «Мертвая петля»
17 июня 1941 г. в Шпиковской средней школе был выпускной вечер. Мальчики и девочки, которым не было еще и 16, танцевали и веселились. Я – еврейская девочка Циля – вместе с другими выпускниками отмечала окончание школы. А 22 июня началась Великая Отечественная война…
Еврейское местечко Шпиков Винницкой области располагалось на юго-западе Украины, недалеко от Бессарабии, которая принадлежала Румынии – союзнице гитлеровской Германии. 22 июля Шпиков оккупировали нацистские войска, и местечко вошло в зону румынской оккупации Транснистрию. Для евреев было устроено гетто. Румынские солдаты зверствовали, грабили, насиловали, издевались над мирным населением. Однажды морозным декабрьским утром в дом моего отца Иосифа Урницера, где также проживали его жена Молка, ее родная сестра Лея и я с младшей сестрой Люсей, с криками и угрозами ворвались румынские солдаты и местные полицаи. Они приказали выйти на заснеженную улицу, куда уже были согнаны почти все жители местечка: мужчины, женщины, старики и дети. Их строили на дороге в колонну. Люди кричали, дети плакали, никто не понимал, что происходит. Но солдатский приклад и лай собак заставляли всех подчиняться. Кто пытался убежать, того догоняли, избивали, травили собаками и загоняли обратно в колонну.
Когда все евреи были согнаны, начали движение в соседнюю деревню Печёра, что в 20 км от Шпикова. Там на крутом берегу Буга до революции находилось имение графа Потоцкого, обнесенное каменным забором двухметровой высоты. Именно туда румынские офицеры решили загнать около 5000 евреев.
Было очень холодно, снег мешал идти, но лай собак и солдатские приклады заставляли двигаться. Обессиленные люди кричали от изнеможения, падали… Того, кто не мог идти, загрызали собаки или добивали штыками и прикладами солдаты. Вся дорога от Шпикова до Печёры была усыпана трупами.
К вечеру тех, кто дошел, загнали в имение Потоцкого. Заброшенное здание было разрушено – без окон, без дверей, и даже крыша была не везде. Старики, женщины и дети разбрелись по холодным комнатам и с ужасом ждали… Не было ни еды, ни воды, ни туалета. Местное население по возможности немного подкармливало узников, но они все же один за другим умирали от голода и холода. Весной, когда сошел снег, находили сотни трупов, которые оттаскивали в лес и там закапывали в трех огромных рвах: один предназначался для мужчин, другой – для женщин, третий – для детей.
Зимой 1942 г. отобрали здоровых мастеровых и куда-то увезли. Среди них был и мой отец – он был сапожником и портным. Позже мы узнали, что его и еще нескольких узников оставили в деревне Рогизна, а остальных отправили строить дорогу возле Гайсина.
Хотя мне и было всего 16 лет, но я была старшим ребенком в семье и отправилась искать папу. Поместье находилось на горе, под горой протекал Южный Буг, который зимой замерзал. Я нашла дырку в заборе, спустилась к реке и по льду перешла в соседнюю деревню, где держали отца. Найдя его, я долго плакала от радости, что он жив. Отец собрал мне немного еды, которую приносили ему крестьяне за ремонт обуви и одежды.
Однажды ранним зимним утром, когда я в очередной раз отправилась к отцу в деревню, меня заметил полицай Мыкола, который был надсмотрщиком в лагере. До войны мы учились в параллельных классах, встречались на танцах в Шпикове. Увидев меня, он закричал: «Циля, вернись, а то убью!» Но голод все же гнал меня вперед…
Поздним вечером, ничего не подозревая, я шла с торбой еды, которую собрал мне отец, обратно в лагерь. Перешла реку по льду и приблизилась к ступенькам, ведущим в лагерь. В кустах меня поджидал Мыкола – караулил меня целый день. Он выскочил из кустов с большой палкой и начал бить меня по спине, по голове, по ногам и приговаривал: «Я говорил тебе, чтобы ты не шла?» И так бил меня все время, пока я поднималась по ступенькам к лагерю. Еду он отобрал. Вся избитая и окровавленная, я приползла к матери, сестре и тетке. Две недели отходила от побоев, а потом – снова в «поход» за куском хлеба.
Как-то солнечным летним днем, когда мы, как всегда, сидели по своим углам, к лагерю подъехали две огромные немецкие машины. Из одной вышел офицер и приказал румынскому офицеру и полицаям всех построить. Когда все были построены, людей начали загонять в грузовики, а потом куда-то отвезли. Через некоторое время мы услышали автоматные и пулеметные очереди и поняли, что происходит...
Румынского коменданта лагеря в это время не было – был в деревне у какой-то девицы. Старые евреи начали молиться, а затем решили: «Если мы хотим остаться в живых, надо найти коменданта и заплатить ему». Был послан человек в деревню. Люди начали собирать все, что было у кого спрятано: кольца, серьги, даже вынимали золотые коронки изо рта. По дороге к лагерю посланец рассказал коменданту о том, что произошло в его отсутствие. За это время грузовики вернулись из лесу за следующей партией узников. Когда машины были снова загружены, в одной из них находились мы с мамой и сестрой (тетя к тому времени уже умерла). И вдруг у ворот лагеря появилась машина коменданта и перегородила дорогу немецким грузовикам. Комендант подошел к грузовику, где находился немецкий офицер, и они начали долго и громко спорить. После этого разговора узников сняли с машин и грузовики уехали пустыми. Местные жители, которые жили недалеко от леса, где производился расстрел узников, рассказывали, что земля там еще неделю ходила ходуном, так как закапывали и убитых, и раненых, и живых.
Время шло. Люди продолжали умирать от холода, голода и издевательств полицаев. Умерших хоронили во все тех же трех рвах в лесу. Общее число замученных и расстрелянных – около 15 тыс. человек.
В марте 1944 г. концлагерь освободила Красная армия. В нем еще оставались десятки узников, среди них и я с сестрой и больной мамой. Отец пришел домой через неделю после освобождения лагеря. Те, кто оставался в лагере, вернулись в Шпиков.
Мы с подругой Зоей Крейчман поклялись отомстить за всех замученных и расстрелянных в концлагере в Печёре. Откопали свои спрятанные комсомольские билеты и пошли в военкомат – проситься на фронт. Но нас отправили домой. Через месяц мы вновь пришли в военкомат и рассказали о том, что мы пережили в концлагере. Тогда военком отправил нас в воинскую часть, в прачечный батальон. А полицая Мыколу отправили в Сибирь. Мы с нашими войсками через Польшу и Чехословакию дошли до Берлина. В 1946 г. нас демобилизовали, и я вернулась домой с медалью «За боевые заслуги».
Из воспоминаний Цили Иосифовны Урновицер-Фукс (прислал ее сын Михаил Фукс)
Публикуемые письма отражают исключительно точку зрения их авторов. Редакция не несет ответственности за содержание писем, но готова предоставить возможность для ответа лицам или организациям, интересы которых затронуты читательскими письмами. Редакция также оставляет за собой право сокращать письма и редактировать их, не меняя смысла. Анонимные письма, а также письма откровенно оскорбительного и противозаконного содержания не подлежат публикации.