Имя Хана – знаковое в еврейской религии. Так звали бездетную женщину, просившую Всевышнего даровать ей ребенка. Он даровал ей сына – будущего пророка Шмуэля. Господь милостив и к ребецин Хане Асман. Он даровал ей одиннадцать детей, в связи с чем президент Украины наградил Хану Асман орденом «Мать-героиня». Однако еврейская община Украины знает ребецин Хану не только как хранительницу домашнего очага. Широко известна ее общественная работа. В киевской Центральной синагоге Бродского, которую возглавляет ее муж, рав Моше-Реувен Асман, у нее есть кабинет. Там мы и встретились.
– Ребецин Хана, у каждого верующего человека своя дорога к Б-гу. Какой она была у вас?
– Я родилась в семье студентов, далеких от религии. Затем мы много ездили по Союзу, так как мои родители работали на стройках. Казалось бы, это должно было отдалить нашу семью от еврейской традиции. Но зараженная антисемитизмом часть советского общества не давала нам забыть о том, кто мы такие. К счастью, отца и маму это не надломило. Наоборот, вызвало у них протест, а за ним и подъем духа. Этому же они учили меня и брата. Так началось наше возвращение к еврейству. В 1978 г. мы подали документы на выезд из СССР, но оказались «в отказе».
– Ваши родители знали государственные тайны?
– Нет. Но в те годы КГБ был всесильным. Просто не разрешили выезд. Тогда это называлось «музыкальный отказ».
– И долго вам довелось слушать эту «музыку»?
– Долго. Но хуже всего то, что от нас отвернулись многие знакомые и даже родственники. А родители, которым тогда было всего немногим за 30, лишились работы. Но перед нами уже открылась дорога к Б-гу, и мы знали, как правильно жить. Отец не боялся идти против течения, а мы за ним. В школе нас называли «врагами народа». Но мы не обращали внимания. Наш дух оказался силен. И это было в традициях нашей семьи. Отец нам рассказывал, что когда в молодости наш дедушка вечером ходил встречать с работы бабушку, то всегда брал с собой топор. И в их бандитском районе все знали, что Абрама и его жену лучше не трогать. Словом, наше еврейство не было жертвенным. Оно, скорее, было наступательным. Нас за свое еврейство учили бить морду.
– А обыски у вас в квартире были?
– Несколько раз, хотя причин для этого не было. Отец ведь довольно быстро отказался от сионистской деятельности. Мы «просто» стали верующими евреями. Начали соблюдать кашрут…
– Но тогда в Харькове для этого не было никаких условий.
– Имелось достаточно продуктов, которые нам можно было есть. Вот с мясом, действительно, возникли проблемы. Но оказалось, в городе остались старики, умевшие делать все как нужно. Этому они научили и отца. Раввинов в городе не было. Но многое мы узнавали из книг и от все тех же стариков. Таких, как мы, в Харькове тогда было немного. Но мы уже жили еврейской жизнью.
– И не только еврейской. Мне говорили, вы были хорошей спортсменкой.
– Да, я с семи лет играла в теннис, была кандидатом в мастера спорта. Но со временем поняла, что это не мое. Физкультура необходима для здоровья, но большой спорт – совсем другое. Он часто калечит людей и физически, и морально. К тому же в том возрасте, в котором сейчас Шарапова, у меня уже было четверо детей. И я была счастлива, что они у меня есть.
– А как все начиналось? Я имею в виду ваше знакомство с равом Моше. Я слышал, что ваш отец вначале не был в восторге.
– Это правда, но именно папа настаивал на нашем браке. И парадокса здесь нет. Мои родители хотели, чтобы я связала свою судьбу с человеком, искренне и осознанно верящим во Всевышнего. А таковых среди молодых еврейских парней в Харькове не было. Зато была пара религиозных семей, в которых девочкам уже грозило стать старыми девами. Сама я, правда, замуж не торопилась, но в мою судьбу вмешалась Б-жья воля. Родителям нужно было ехать в Питер. Оставлять меня с бабушкой они не захотели, и я против воли поехала с ними. Отец в это время уже дружил с авторитетным раввином Изей Коганом. Благодаря ему я и познакомилась со своим будущим мужем. Скажу откровенно: рав Моше показался мне тогда слишком ярким. Красивый, обаятельный, общительный, играл на нескольких музыкальных инструментах. Вокруг него всегда была шумная компания. А я человек больше домашний. А главное, в нашей семье более всего ценилась надежность. Для моих родителей было важно, сможет ли мой будущий супруг содержать жену и детей. Словом, вначале мысли о том, чтобы соединить свои судьбы, у нас не возникало. Мне было только 17 лет. Я занималась спортом, училась в медучилище, имела планы на жизнь. Все, можно сказать, решил Любавичский ребе.
– Сам Менахем-Мендл Шнеерсон?
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь