Как причудлива бывает литературная судьба некоторых писателей. Вот Асар Эппель – известный в советских литературных кругах 1970–1980-х поэт и переводчик. Кого он только не переводил: Петрарку и Боккаччо, Сенкевича и Брехта, Киплинга и Шульца, – оправдывая пушкинское изречение о том, что переводчики – это «почтовые лошади просвещения». Он был исправной и неутомимой почтовой лошадью, обладая заслуженной профессиональной репутацией в мире театра, кино и поэтического перевода.
Его личная судьба, в частности детство, проведенное в материальной скудости, чтобы не сказать нищете, северной окраины Москвы, пригородной Останкинской слободы, никого не интересовало. То был факт его личной биографии. И вот в конце 1970-х, на пятом десятке, он в очередной раз едет на Рижское взморье, в Дубулты, в Дом творчества писателей. И здесь, в атмосфере литературных компаний, в сытости и комфорте одиночного номера на него вдруг стали наплывать воспоминания юности – бараки и деревянные дома слободы, где обитали разноплеменные люди, устремлявшиеся на штурм Москвы и осевшие на ее подступах, эдакий «этнический компот», в котором заметнее и ярче всего были евреи. Быт этих людей, полный физиологических страстей, их ссоры и примирения, легенды и мифы, пыль их дворов и трава палисадников – все входило в его подсознание голосами и красками, в зримой полноте деталей, рождая один за другим рассказы. В последующие годы, вплоть до смерти, наступившей в 2012 г., он создал целый мир образов и коллизий, поместив его в рамки нескольких подмосковных улиц.
Его книги «Травяная улица» и «Шампиньоны моего детства» стали событием русской литературы 1990-х гг.
Вот как характеризовал творчество Эппеля Александр Кабаков: «Долгое время я считал, что рассказы Эппеля – это стилистически изысканная память. И только недавно я понял, что память здесь не является главным инструментом и источником. Мир еврейской слободы 1940–1950-х гг., созданный Асаром, существует внутри Эппеля и его текста. Этот мир абсолютно параллелен реальному, он создан в голове Эппеля, нашедшего изумительную форму воплощения. Стилистическая изощренность эппелевской прозы придает последней абсолютно фантастический характер. Я часто сравниваю Эппеля с Фолкнером, хотя это сравнение носит весьма условный и неточный характер. Фолкнер создал свою Йокнапатофу и заключил в нее весь мир американского Юга, Эппель же создал мир Останкино, из которого проистекает весь мир. Мир Останкино расширяется в произведениях Эппеля. Это не сужение реального мира, а расширение существующего».
Мы предлагаем вниманию читателей «ЕП» небольшой рассказ Эппеля, дающий представление о стиле писателя.
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь , заказать ознакомительный экземпляр здесь