Лев Семенович Рубинштейн – известный российский поэт, литературный критик, публицист и эссеист. Лауреат литературной премии «Нос-2012» за книгу «Знаки внимания». Литературой занимается с конца 1960-х. Первые его публикации появились на Западе в конце 1970-х, первые публикации в России – в конце 1980-х. В начале 1970-х начал разрабатывать собственную стилистику минимализма. Под влиянием работы с библиотечными карточками создал собственный жанр «картотеки», возникший на границе вербальных, изобразительных и перформативных искусств. Один из основоположников и лидеров московского концептуализма, участник многих поэтических и музыкальных фестивалей, художественных выставок и акций. Принимал участие в серии одиночных пикетов за освобождение участниц Pussy Riot. Участвовал в конгрессе «Украина – Россия: диалог» и подписал заявление с требованием «вывести с территории Украины российские войска и прекратить пропагандистскую, материальную и военную поддержку сепаратистам на Юго-Востоке Украины». Бывший обозреватель «Итогов» и «Еженедельного журнала», автор сайтов Грани.ру, Стенгазета.нет и Inliberty.ru.
– Лев Семенович, давайте поговорим о вещах, которые могут быть интересны читателям выходящей в Берлине «Еврейской панорамы».
– Охотно. Тем более что я год жил в Берлине – в начале 1990-х поучил литературную стипендию от одного германского фонда. Знаете, Берлин наряду с Нью-Йорком и Москвой – это один из тех городов, где я мог бы жить.
– Вот как?! А что роднит в вашем понимании эти города?
– Нет, родной-то город для меня Москва – и по факту, и по ощущению. Я к ней прирос, и мне кажется, что мой интеллектуальный и поэтический ритм каким-то образом резонирует здесь. Я человек большого города, так сложилось биографически, и для меня это важно. А Берлин или Нью-Йорк? Просто они мне кажутся сомасштабными Москве, в каком-то смысле соритмичными. Человек, живущий в большом городе, так или иначе питается его энергией, причем эта энергия имеет двойную природу: с одной стороны, вампирическую – она из тебя вытягивает, но она тебя и наполняет.
– Атрибут большого город – это почти всегда заметная еврейская община. Вы в энергетике, о которой говорили, чувствуете этот фактор?
– Евреи всегда стремились в большие города, но в разные периоды истории их туда то пускали, то не пускали. Российская империя достаточно поздно открыла свои города для евреев, но тяга эта была всегда. Евреи обычно тяготели к городским профессиям. Причем еврейское присутствие не обязательно должно быть видно, не обязательно по улицам должны ходить люди в черных шляпах. Это люди каких-то профессиональных сообществ: ремесленники, инженеры, профессора, адвокаты, врачи, коммерсанты, журналисты, писатели...
– Читатели?
– Да, и читатели. Что касается читателей, то еще в 1920-е гг. в письме к какому-то своему другу Есенин, который не слыл большим филосемитом...
– Тем не менее у него сын Есенин-Вольпин...
– Да, у него и жены разные были. Так вот он писал: «Мы обречены на то, что нашими самыми верными читателями будут еврейские девушки». Он был прав, как ни смешно. Вот мы не пишем для какого-то народа, но в результате наши читатели – еврейские девушки. И с тех пор мало что изменилось. В этом смысле можно понимать еврейство не как религиозную, даже не как этническую категорию, а как некую «приправу» в культурной, интеллектуальной прослойке населения больших городов.
– Как определяли нацисты, помимо евреев «по крови», «по религии» были еще «евреи по кругу общения».
– Ну, да...
– В вашей книге «Знаки внимания» есть текст «Что хотелось бы забыть, но не получается». Там 37 пунктов, и 13-й из них: «Как я дразнил бабушку за то, что она читает перед сном одну и ту же книжку, причем справа налево и при этом бормочет себе под нос что-то не по-русски». А у вас осталось в памяти что-то от идиша?
– От бабушки – да. Ну, и мои родители – они же дореволюционных годов рождения, выросли в черте оседлости и тоже говорили на идише. Иногда в моем присутствии на нем заговаривали для того, чтоб я ничего не понял. Но я, разумеется, все понимал. Во-первых, в этом идише чуть ли не половина русских слов. А во-вторых, по интонации, по контексту все было понятно. Бабушка, когда ей казалось, что начинался разговор, который не нужно слышать ребенку, говорила: «Штил! Киндер!» И я все понимал, разумеется. Когда бабушка была мною недовольна, она говорила: «Штикеле идиёт» (кусок идиота), а когда она была мной довольна, она говорила: «А идише копф!» (еврейская голова).
– А «пятый пункт» препятствовал вам в реализации творческих или жизненных планов?
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь