Знаменитый комментатор ТАНАХа Раши заметил: там, где в Торе стоит «И был день», должно произойти что-то ужасное. Так оно и случилось в Киеве 29 сентября 1941 г., спустя десять дней после захвата города немецко-фашистскими войсками. Кровавый меч нацизма был занесен над головой народа. «И был день…» – с этой фразы древнееврейский летописец начал бы сказание о гибели колен Израилевых. Именно в этот день чудовищная машина уничтожения заработала во всю силу Нацистами уже был накоплен немалый опыт, начиная с лета 1941 г., в оккупированной Польше, Прибалтике, Белоруссии, Бессарабии. И вот эйнзацгруппы СС заполонили Украину. Бабий Яр, дотоле никому не известное место, овраг на окраине Киева, стал печально знаменит. Здесь началось массовое истребление еврейского народа, лихорадочно быстрое, зверски грубое, хотя и не без немецкой педантичности. Даже счет вели и фотосъемки делали! Так, за 29–30 сентября убит 31 771 еврей. «„Точная“ цифра эта, – пишет Ю. Марьямов в газете „Иностранец“, – стыдно сказать, взялась из „Отчета № 6 о деятельности в СССР эйнзацгрупп полиции безопасности и СД за период с 1 по 31 окт. 1941 г.“, подписанного Генрихом Мюллером. Это был явно заниженный, фальсифицированный „немецкий счет“». Краткая еврейская энциклопедия дает другие сведения: «За период немецкой оккупации в Бабьем Яру убито более 100 000 человек, преимущественно евреев».
Первые две годовщины этого злодеяния, тщательно скрываемого, отмечали лишь осенние ветры да караульные собаки вокруг обнесенного колючей проволокой Сырецкого лагеря. После освобождения Киева 6 ноября 1943 г. весть о Бабьем Яре дошла до вернувшихся жителей-киевлян. Уже к концу войны по инициативе Ильи Эренбурга группа писателей и журналистов (Василий Гроссман, Лев Озеров, Авром Суцкевер и др.) собрала свидетельские показания и документальные рассказы о злодеяниях фашистов против евреев на оккупированной советской территории, составившие так называемую «Черную книгу». Сведения о Бабьем Яре попали на первые страницы этого обвинительного тома (впервые изданного лишь в 1980 г. в Иерусалиме). Но страниц этих до обидного мало (см. «Черная книга», Иерусалим, 1980, стр. 19–26; материал подготовлен Львом Озеровым. – Л. Ф.).
Очерк видного еврейского писателя Ицика Кипниса о Бабьем Яре тем и ценен, что яркое художественно-публицистическое слово автора – первый потрясающий документ того времени, когда после освобождения Киева начались памятные годовщины Бабьего Яра. Осмысление трагедии Холокоста. Попытки воссоздания картины происшедшего, горестное возвращение хотя бы праха из бездны небытия. (Даже этому препятствовали советские державные власти, также и в эпоху так называемой хрущевской «оттепели»!)
Очерк Кипниса «Бабий Яр» в оригинале был впервые напечатан лишь в американском издании его произведений под названием «„Унтервегнс“ ун андере дерцейлунген» («„В пути“ и другие рассказы», Нью-Йорк, ИКУФ, 1960), с которого и сделан настоящий перевод. Необходимо заметить, что гневные филиппики в адрес германского фашизма в очерке Ицика Кипниса есть непреложная дань тому времени (очерк написан в 1944 г.). Но и ныне, «на заре благополучнейшего века», как говорил Сенека, эти горестные и суровые заметки возвращают нас к тому Месту и Времени, когда свершилось это неслыханное злодеяние нацизма.
И еще одна важная мысль автора очерка. Призывая свой поверженный народ «высоко нести знамя», он заставляет неколебимо верить в духовное и физическое возрождение еврейского народа как носителя высоких моральных качеств.

Лев ФРУХТМАН

Бабий Яр

Первая встреча в годовщину трагедии

29 сентября. Страшная дата, на простом идиш – «а йорцайт», годовщина. Третья годовщина Бабьего Яра.

В годовщину у евреев полагается зажигать свечи, говорить кадиш. Но, вероятно, еще не выстроен такой зал, такой огромный храм, который вместил бы в себя столько огней, такое множество зажженных свечей. И тут попутно возникает посторонняя мысль, мстительно шепчущая:
– Глупенький, горят же огни на огромных пространствах и на дальних горизонтах! Горят ярко и с треском, полыхают как факелы нарядные вражеские города! Осмысли! Возьми это на счет нашей святой великой годовщины!
Прислушайся: может, там истошно воют немки, может, это околевает все эсэсовское отродье – раса, истребившая твой народ...
Известно ведь, как пресловутая Грета (здесь: имя нарицательное немок гитлеровской Германии. – Прим. переводчика) намекала отважному Гансу, чтобы он не огорчался, если посланные им рубашечки и гарнитурчики будут некстати запачканы кровью. Она здоровая, закаленная хозяйка, испытанная женщина, она прекрасно справится с такой мелочью… При мысли об этой бестии и не хочется, чтобы Грета была разом убита бомбой. Пусть она ревет белугой с перебитым хребтом, глядя на своих растоптанных и задушенных змеенышей...
Сегодня 29 сентября.
Люди идут со всех концов города к Бабьему Яру.
Я как-то сразу осознал, сердцем почуял, что не надо ехать трамваем, и умолял:
– Друзья мои, давайте пойдем пешком! Пройдем весь этот путь. Пройдем теми улицами, что были до краев полны еще живыми нашими братьями и сестрами Они шли с Подола и Демиевки. Шли с Куреневки и Шулявки. Большая и Малая Васильковские предательски выпускали из своих дворов целые семьи и одиночек, молодых и пожилых, маленьких детей и стариков. На Львовской все они стекались как бы в одну реку, реку резни и гибели. Они шли, обманутые и опустошенные, плотно сбившись в кучки, они нагоняли ужас на тех, кто смотрел им вслед, хотя некоторые из них были одеты во все лучшее, что у них было...
А тут, как назло, в одном ряду плетется маленькая десятилетняя Переле с пятого этажа. Хорошая девочка, лучшая во дворе. Но сейчас она то и дело цепляется за мамины ноги, жмется к ней, как никогда, и очень мешает движению, так мешает, что хоть возьми и накричи на нее. А мама Переле, тихая и застенчивая женщина, совсем была подавлена тем, что они оказались в самой гуще людей. С ее нравом она всегда держалась в стороне, даже у себя дома.
Где же были ваши сердца в этот час, сестры мои и тысячи деток моих? Да буду я искупительной жертвой за вас!
…Вот почему мне хочется, чтобы теперь, три года спустя, мы шли туда пешком…
В трамвае, как бы светло ни было, атмосфера какая-то будничная, душная, да и… чужой глаз может порой грубо коснуться моей раны. Да, грубо, и от этого прикосновения страшно больно, потому что рана еще не затянулась.
***
Неполных четыре года прошло, как мы не были дома. И теперь мы встретились все вместе в этот траурный день в этом печальном шествии. Съехались и сошлись со всех концов страны в освобожденный Дом. И родной город, как мать ваша, должен нас обнять, приободрить и вернуть к жизни. Путь был тяжел и тернист, а время разлуки пропитано горечью и болью утрат.
Где-то глубоко в сознании проносится мысль, что каждый из нас тихо пробрался в свое оставленное гнездо без лишнего парада и радостной шумихи… Всем понятно, что мешок с бедами и огорчениями, у каждого свой, следует разгрузить постепенно. У каждого есть своя печаль, траур по самым близким, да и семейные неурядицы, не подлежащие разглашению. Потери, которые должны быть сочтены без суеты, как и те, что должны остаться среди своих.
Но бесспорно и то, что родной наш город, наш Киев, он так люб и мил сердцу нашему (шутка ли, что значит для киевлянина – Киев!). Так чисты небеса, так приятны теплынь и богатство осенних красок, золотые листья на деревьях и на земле, как грустные прощальные приветы уходящему лету! Неужели и при немцах город так сиял? Не может быть! А дорога к Бабьему Яру три осени назад? Неужели солнце не померкло при виде всего того ужаса?..
Мы приближаемся к пригороду...

Ицик КИПНИС

Перевел с идиша Лев ФРУХТМАН

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь