Как еврей, он не был полностью своим в христианском мире. Как индифферентный еврей, – а таким он поначалу был, – он не был полностью своим среди евреев. Как немецкоязычный, не был полностью своим среди чехов. Как немецкоязычный еврей, не был полностью своим среди богемских немцев. Как богемец, не был полностью австрийцем. Как служащий по страхованию рабочих, не полностью принадлежал к буржуазии. Как бюргерский сын, не полностью относился к рабочим. Но и в канцелярии он не был целиком, ибо чувствовал себя писателем.
Гюнтер Андерс. Pro und contra
Стремящийся к абсолюту
…Жизнь была серой и тусклой, как вышедший из употребления стершийся талер: что орел, что решка – все едино. Один день ничем не отличался от других и был похож на третий, неделя неумолимо проходила за неделей, заканчивался месяц, и впереди его ждало то же, что он оставил позади: скучный и ненавистный труд в страховой компании, непреходящий страх перед службой, тяжелые отношения с отцом. Все вместе составляло рутинное существование в клетке, из которой он вырывался на свободу редкими ночами, когда приходило вдохновение, и он ощущал способность творить в полную силу.
Стремившийся к абсолюту во всем, он не шел с собой ни на какие компромиссы, и когда его одолевали сомнения и отчаяние и он не мог написать ни строчки, жизнь превращалась в ад. Измученный борьбой с самим собою, он тащился по утрам в контору. Еле-еле отсидев до двух, возвращался домой и, в изнеможении валясь в постель, ждал, когда забрезжит нечто и он сможет сесть за письменный стол, чтобы выплеснуть на бумагу странные фантазии, бередившие его душу.
Литература была для него спасением, она придавала смысл существованию, она была единственной отдушиной в этом жестко сконструированном мире, она была для него самой жизнью, более реальной, чем та, в которой он пребывал. Здесь он был демиургом и творил собственный, ни на кого не похожий, удивительный кафкианский мир, в котором герои превращались в насекомые, упорно пробирались к неведомому Замку и, не будучи виноватыми, осуждались на казнь.
Но из клетки, на существование в которой он был обречен, был еще один выход – жениться. В этом случае он, уже достаточно взрослый человек, мог наконец-то вырваться из семьи и зажить самостоятельной жизнью. Тем более что создать семью, родить детей и оказывать им поддержку в этом ненадежном мире означало для него самоосуществление человека. И он к этому постоянно стремился.
В августе 1912 г. Кафка знакомится с Фелицией Бауэр. Но Фелиция живет в Берлине, а он – в Праге. Встречи их довольно редки, отношения уходят в письма. Вечно сомневающийся в себе, постоянно испытывающий приступы отчаяния, не вписывающийся ни в какие привычные жизненные рамки жених вызывает непонимание у обычной берлинской фройляйн. Она уже внутренне готова к разрыву, но что-то все время останавливает ее, она медлит, она не может решиться сделать последний шаг. Франц же мучает девушку и продолжает мучиться сам. Когда от нее нет известий, он нервничает и забрасывает Фелицию письмами. Когда от нее приходит долгожданный ответ, он предается бесконечным сомнениям. Сомнения терзают его душу, он не может спать, нервы его оголены, он живет обострившимися до предела чувствами и заклинает себя не отчаиваться. Летом 1913 г. он подводит неутешительные для себя итоги и перечисляет все за и против женитьбы. Против оказывается больше. В «Дневнике» (21 июля) он расписывается в собственном ничтожестве: «Жалкий я человек!» После чего у него вырывается отчаянный, безысходный вопль: «Что за ужас!»
Начало конца
Он проводит мучительное утро в постели. Будущее настолько неопределенно, что он близок к самоубийству – единственным выходом из ситуации кажется прыжок из окна. Но на самом краю вдруг пронзает мысль, что он все же может сохранить себя в браке. Преодолевая свои сомнения, свою вечно колеблющуюся натуру, он делает предложение Фелиции. Но одна только необходимость в предстоящем свадебном путешествии вселяет в него ужас, и он бежит в Риву, в санаторий Хартунген, где переживает романтическое приключение с незнакомкой из Швейцарии. Близкому другу, писателю Максу Броду, принимавшему самое непосредственное участие в его делах, Франц пишет: «Слишком поздно. Сладость печали и любви. Смешливость, вызванная ею в лодке. Это было самое прекрасное. Всегда желание умереть и единственное, что еще удерживает, любовь».
Помолвка с Фелицией все же состоялась, она длится чуть ли не год, затем следует разрыв. Девушка измучена, она не знает, что делать с этим человеком. В 1915 г. их отношения возобновляются. Им потребуется еще два года, чтобы обручиться во второй раз, и пять месяцев, чтобы утвердиться в мысли, что из этого союза ничего не выйдет. Кафка сознает, что она несчастлива главным образом по его вине, но ничего поделать с собою не может. Все это напоминает пытку, и эту пытку надо кончать. Через год они встречаются в гостинице в Мариенбаде. Это начало конца. Они расстаются и никогда больше не встретятся.
Страх и трепет
Однако он не оставляет усилий во чтобы то ни стало изменить свою жизнь и судьбу. С Юлией Вохрыцек, дочерью синагогального служки, повторяется почти то же самое, что и с Фелицией, но знакомство, обручение и расторжение помолвки на этот раз по времени занимают полгода и удостаиваются нескольких строк в дневнике.
Зимой 1920 г. Кафка уезжает в Вену. Там судьба подарила ему ...
Геннадий ЕВГРАФОВ
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь