Даниэль Бурман – один самых значительных мастеров нынешнего аргентинского кинематографа. Работы 42-летнего режиссера, продюсера и сценариста уже давно высоко котируются не только на его родине, но и во всем мире. Своими творческими отцами он называет Вуди Аллена, Франсуа Трюффо, Ингмара Бергмана, Федерико Феллини, Роберта Олтмана и братьев Коэн, а его предки по крови – польские евреи, эмигрировавшие в Аргентину. Бурман вырос в Онсе – еврейском квартале Буэнос-Айреса, и уже не раз действие фильмов режиссера разворачивалось именно там. В числе их – картина «Прерванные объятия» (2004), которая на фестивале Berlinale получила «Серебряного медведя». Своеобразный диалог с той лентой ведет и новейшая работа Бурмана «El rey del Once» («Король Онсе», а еще в международном прокате она фигурирует под названием «Десятый мужчина»).
Главный герой этой трагикомедии – Ариэль (Алан Саббаг), выходец из квартала Онсе. Сей упитанный молодой экономист давно обитает в Нью-Йорке, и дела у него идут неплохо. Однажды в начале недели Ариэль вылетел на родину, собираясь повидаться с отцом, который управляет делами Еврейского фонда помощи. Но встреча изо дня в день откладывается из-за чрезвычайной занятости родителя. Отец и сын общаются только по телефону. В ожидании встречи Ариэль постепенно втягивается в деятельность фонда и к концу недели уже сносно ориентируется в его делах. А тут еще идет подготовка к Пуриму.
В 10-летнем возрасте Ариэль утратил интерес к вере. Тогда его отец не пришел в школу на важное для сына торжество, поскольку должен был стать десятым мужчиной для свершения молитвы в синагоге. Получилась парадоксальная ситуация: делая нечто во имя веры, он отвратил от нее сына. Но за время ожидания встречи с отцом Ариэль быстро наверстал упущенное. Он проникся сутью еврейского квартала, находясь в самом его сердце. У «блудного» сына в Нью-Йорке есть подруга, но телефонные разговоры с ней, полные описаний ее танцевальной карьеры, начинают ему докучать. На фоне этого Ариэль знакомится с работающей в фонде загадочной и молчаливой Эвой (Джульета Зильберберг). Одним словом, всего за неделю в жизни главного героя происходит серьезный поворот.
В фильме профессиональные актеры прекрасно соседствуют с обычными людьми, которые запечатлены в своих привычных жизненных ситуациях. С обсуждения этой особенности ленты я и начал беседу с Даниэлем Бурманом.
– Насколько тяжело было объединить два мира кино – документального, со спонтанными личностями, реальным течением времени, и художественного со своими собственными законами?
– Связь с реальностью в этой ленте действительно очень прочная. Часть ее действия разворачивается в Еврейском фонде помощи – и это реально существующая организация. В фильме снялись как работающие в ней люди, так и нуждающиеся в ее помощи. В картине фигурирует и глава фонда – Ушер, который снялся в нашей картине под своим именем. Он был самим собой, а также изобразил для нас отца Ариэля. Не менять реальность, а только приукрасить ее фабулой сценария, внедрить в нее мою историю – это было для меня большим вызовом, который я принял.
– Ушеру явно и в жизни не хватает времени для разного рода встреч, не связанных с его работой. Так что этот персонаж как раз идеально вписался в вашу задумку.
– Да, идея сработала. Ушера совсем не интересовало, получится у меня фильм или нет. Он вел себя так с самого начала. Это мы с вами считаем, что кинематограф – очень важное дело. Но люди, которых я снимал, должны были выполнять ежедневную безотлагательную работу, поэтому они не обращали внимания на камеры и осветительную аппаратуру, прочие атрибуты съемочной группы.
– Думаю, что отец Ариэля не показывался до конца недели намеренно. Только таким образом его сын смог пройти краткий курс освоения еврейских традиций и разобраться в современной жизни Онсе. Это был шанс изменить нечто в жизни Ариэля. И Ушер проявил некий странный образ отцовской заботы. Эти несколько дней были для сына окольным путем в отцовские объятия.
– Ариэль сдал отцу все экзамены. Его отец – словно Господь. Ведь верующие воспринимают Всевышнего как персону, которая не присутствует визуально, но все время посылает новые испытания. Перед вами то и дело ставятся сложные задачи, которые обязательно нужно решить. И сдав свои «экзамены», Ариэль под конец фильма следует своей судьбе. В этом случае «судьбу» не следует воспринимать как нечто фиксированное, неотвратимое, а просто как очень веское указание того, как нужно изменить свою жизнь.
– Поначалу Ушер может даже раздражать зрителей из-за того, что не находит времени для сына.
– Ясно, что зритель на стороне Ариэля, а не его отца, который отсутствует на протяжении почти всего фильма. Но в последней сцене вы можете изменить свое отношение к Ушеру. Вы его наконец видите. Он спокойно курит сигарету, общается с сыном и не намерен отвечать на звонок мобильника. Это своего рода пограничная линия фильма, когда все зрители меняют прежнее отношение к Ушеру. Ариэль спрашивает отца: «Можешь ли ты хотя бы раз за всю свою жизнь быть нормальным?» И тут мы осознаем, что желание видеть родителей «нормальными», то есть соответствующими нашим желаниям и представлениям, ирреально и даже в какой-то степени несправедливо.
– Вы словно даете понять, что полезно обратиться к семейным корням ради того, чтобы изменить свою жизнь к лучшему.
– В фильме много иносказаний. Одно из них увлекло меня больше всего. Сын, покинувший отчий дом и отправившийся познавать мир, стал жить своей жизнью. И вот однажды он замечает, что не может продвигаться дальше, потому что утратил нечто важное – некоторое средство, которое помогает на жизненном пути. И он возвращается домой, чтобы пополнить запасы этого эликсира, помогающего осуществлять дальнейшие позитивные перемены. В финале фильма он уже больше не стремится к тому, чтобы его отец (иносказательно – Бог) стал в его понятии нормальным, способным к переменам. Ариэль отказывается от этих желаний и таким образом становится свободной личностью. Вот идея для людей, которые верят в Бога: они должны разобраться, что такое на самом деле совершенство, что такое прекрасный мир.
– Мне показалось, вы не раз акцентировали внимание на том, что между древними еврейскими традициями и современной жизнью существует некая напряженность. Например, Эва – правоверная еврейка. Но в то же время она может совершать омовение в микве вместе с незнакомым молодым человеком. Или показана встреча по случаю Шаббата с религиозными песнопениями, и тут же видим не особо вникающего в это действо старика, который концентрируется на футбольной газете «Ole!».
– Это Аргентина. Например, в Соединенных Штатах есть четкое разделение на консервативных иудеев и евреев, которые более свободно относятся к традициям. У нас нет такого расслоения. Все наши иудеи держатся вместе. У аргентинских евреев другой тип отношения к определенным моментам иудаизма по сравнению с евреями из других стран.
– Почему вы решили сделать Эву молчаливой в первой части фильма?
– Эва не может пространно высказываться, потому что мы имеем дело не с христианской, а с еврейской логикой, согласно которой будущая мать должна знать имя отца ребенка. Суть вопроса не в том, что Эва согрешила и забеременела. Главная проблема в том, что она не знала, как зовут парня, от которого зачала. А женщина должна следовать еврейским семейным традициям. И в определенный момент фильма она осознала, что встретила подходящего для создания семьи человека, имя которого она знает, – это Ариэль. И она уже может говорить. Этим моментом я хотел подчеркнуть, что фильм и о наследии предков, установлении связи между поколениями.
– Проходя через различные испытания, Ариэль попутно восстанавливает в своей памяти особенности еврейских традиций или открывает для себя нечто новое из этой области. Связана ли эта линия фильма с вашей биографией?
– Честно говоря, нет. У меня прекрасные взаимоотношения с моими предками, а когда я просыпаюсь утром, то сразу ощущаю себя евреем. Мне не нужно рефлексировать на тему, кто я. Я – аргентинец, я – еврей, и я счастлив, что могу в полной мере осознавать это.
– Какие особенности квартала Онсе, где снимался фильм?
– В этом районе живут по соседству евреи, корейцы, парагвайцы, перуанцы и представители других национальностей. Именно там я родился и жил много лет до той поры, когда женился и переехал в другой город. Но я стараюсь возвращаться в этот квартал хотя бы раз в месяц в одно из воскресений, чтобы прогуляться по местам, где проходило мое детство. Мне нравится бродить по этим окрестностям и снова видеть знакомые с детства улицы.
– В 2011-м вы сняли документальный фильм «Цадики – 36 праведников». Не тогда ли вы познакомились с Ушером?
– Да, мы впервые встретились с ним именно пять лет назад, когда я захотел совершить путешествие вместе с правоверными евреями к могилам цадиков, упокоенных в России, Польше и Украине. Я захотел быть частью этого общества и на протяжении нескольких недель жил как правоверный еврей. Я обратился к Ушеру, потому что именно он решал, кого возьмут в эту поездку. Меня «экзаменовали» примерно час. За все это время Ушер не проронил ни одного слова. Он только слушал. А я все рассказывал и рассказывал о себе. Но в конце концов Ушер принял меня в эту компанию. Мы побывали, например, в Меджибоже у могилы, где похоронен рабби Исраэль Баал-Шем-Тов, были и в Умани.
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь