С одним из самых известных идишистов мира, основателем Institute for Yiddish Studies в Оксфордском университете, автором десятков книг и учебных пособий, лауреатом многочисленных премий в области языка и культуры идиш доктором Довидом Кацем мы беседуем. о перспективах маме-лошн и спекуляциях на теме его возрождения.
– Довид, вы – сын известного еврейского поэта-модерниста Мейнке Каца, номинанта на Пулитцеровскую премию. Идиш в родительском доме был больше чем просто языком, на котором творил отец?
– Отец приехал в Нью-Йорк в 1920 г. 14-летним подростком из местечка под Вильно. Когда я родился, ему было за пятьдесят, и он создал для меня маленький мир в Бруклине, где говорили на литовском идише, причем идише царских времен. Это был удивительный мир – с каббалистами и лунатиками, революционерами и всем многообразием характеров штетла. И этот мир жил на идише. Так что окружающая американская действительность с бейсбольными карточками и молодежной субкультурой мало меня интересовала.
– Известно, что дети большинства советских еврейских писателей идишем не владели – родители готовили их к жизни в стране, где маме-лошн был уходящей натурой… В Соединенных Штатах было по-другому?
– Практически так же. В Нью-Йорке жило тогда множество еврейских писателей, и многие из них бывали у нас дома, – их дети не говорили на идише. Более того, они шептались с отцом: «Ты уверен в том, что делаешь? Это же Америкэ! Возможно, твой сын захочет стать адвокатом, врачом или, на худой конец, бухгалтером. Если ты будешь говорить с ним только на идише, как он выучит английский?» Отец – стойкий литвак – был непреклонен: «Английский Довид выучит где угодно, а идиш получит от меня».
– В годы вашего детства – 1960-е – кто говорил на идише в Нью-Йорке?
– Пожилые евреи из Восточной Европы, как светские, так и религиозные, говорили на идише между собой и по-английски – с окружающими. В те годы в Нью-Йорке еще выходили три ежедневные газеты на идише – религиозная, социалистическая и прокоммунистическая. Редактор последней скончался в 1989 г., я его хорошо помню. В годы моей юности соседний с нами район – Боро-Парк – был оккупирован венгерскими хасидами, разговаривавшими на другом идише. Они к нам плохо относились, дразнили. Но меня заинтересовал их язык, и уже в Колумбийском университете я стал изучать диалекты маме-лошн.
– Решение связать с идишем профессиональную карьеру – экстравагантный шаг или другие варианты просто не рассматривались?
– Это решение я принял еще в 15 лет. Мы были не религиозны, но отец хотел, чтобы я изучал иврит, арамейский и еврейскую традицию, поэтому я учился в так называемой модерной иешиве, которую хасиды из Боро-парка называли «гойской иешивой». Преподаватели (преимущественно израильтяне) были настроены резко негативно по отношению к идишу, и среди студентов началось движение с требованием включить этот язык в программу хотя бы в качестве факультатива. Я даже издавал газету «Алейхем шолем», мы сделали значки Yiddish Now («Идиш сейчас»), и директор грозился, что любого уличенного в ношении этого значка сразу выгонят из иешивы. Поэтому мы прятали его за лацкан пиджака. Удручала также враждебность к идишу со стороны значительной части американской еврейской интеллигенции – людей, говоривших исключительно по-английски и считавших иврит (который они тоже не знали) единственным еврейским языком, заслуживающим внимания. Когда таким людям желали: «Гут шабэс!» – они с тяжелым американским акцентом отвечали: «Шаббат шалом!»
В 1974-м, уже в Колумбийском университете, я стал заниматься лингвистикой идиша и, дабы избежать мишуры актуальной политики, сосредоточился на периоде тысячелетней давности. А поскольку все материалы, необходимые для работы над диссертацией, находились в главной библиотеке Оксфорда, в 1978-м я переехал в Британию.
Беседовал Михаил ГОЛЬД
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь