Недельная глава Торы «Ноах» начинается так: «Вот родословие Ноаха: Ноах, муж праведный, был непорочнейшим в поколениях своих; перед Всесильным ходил Ноах» («Берешит» 6:9). Смысл стиха ясен, толковать здесь вроде бы нечего, но при внимательном чтении натыкаешься на «ненужное» – «в поколениях своих». Заглядываешь в Раши, других комментаторов Писания, и поражаешься резко неоднозначному отношению мудрецов к патриарху: некоторые почитают Ноаха праведником безусловным, а иные говорят, что праведником-то он был, но только «в поколениях своих», а живи он во времена Авраама, так слава бы его потускнела.
Спаситель всего живого, Ноах и впрямь персонаж неоднозначный. Выбравшись из ковчега, он первым делом насаждает виноградник и… напивается до изумления. Рав Штейнзальц, разъясняя недостойное поведение патриарха, пишет: Ноах не выдержал испытания одиночеством. Пребывание в ковчеге сломило его психику. И тут становится понятным, отчего Ноаху мудрецы противопоставили Авраама. Авраам и Ноах были испытаны пожизненным одиночеством. Авраам, как говорит Тора, – «иври», человек, стоящий на другом берегу, против всего человечества – один, и так всю жизнь.
«И сказал Б-г Аврааму: „Уходи из страны твоей, от родни твоей и из дома отца твоего… и ты будешь благословен“» («Берешит» 12:1).
Исход Авраама почитается в традиции – испытанием, посланным Аврааму. В чем же испытание, если сам Всевышний обещает ему благословение? Испытание – в самом исходе, в «уходи из страны твоей, от родни твоей и из дома отца твоего». Я это понял, только прожив в Израиле 15 лет, сделав прекрасную карьеру, став профессором и воспитав немало учеников, вкусив в полной мере благословение Всевышнего. Вот, я сижу в Ариэле и давлю клавиши, на которые криво приклеены буквы кириллицы, и невозможность окончательного ухода из «дома своего» ясна мне в полной мере. Как говорит Штейнзальц: лучше человеку прожить жизнь и умереть в стране, где он родился. Но без опыта одиночества, по-видимому, не стать Авраамом.
***
Прелести отчуждения мы с женой испытали, когда начали соблюдать мицвот. Мы пришли в иудаизм зрелыми людьми, в результате слома судьбы, о котором мне не хотелось бы распространяться (не люблю духовного стриптиза). И вот мы перешли на кошерное питание, прибили мезузу и главное: узнали радость Субботы. Мы держали в Харькове крошечную инженерную фирмочку, в которой приходилось вкалывать 25 часов в сутки. Неожиданно выяснилось, что, не выходя в Субботу на службу, мы не приближаем банкротство нашего любимого детища. Да и вообще, несмотря на наше злостное субботнее отлынивание, Земля вращается в ту же сторону, не останавливается (кто бы мог подумать?).
Но выяснилось и другое: вокруг нас сгущалась все более и более плотная пустота, постепенно переходящая в высокий вакуум. С нами постепенно прерывали отношения друзья, родственники (наши семьи были прочно ассимилированными, «тухес» было единственным известным нам словом на идише). Поначалу мы недоумевали: в чем дело? Мы ведь не начали красть, развратничать и разбойничать (что в 1990-е гг. в Украине было делом вполне обыденным: шутка ли, столько бесхозной собственности вмиг образовалось). Подивились, подивились и привыкли.
Особенно меня поразил вот какой эпизод. Был канун Судного дня. В Харькове лили холодные, затяжные дожди. Харьковская синагога размещается в самом центре города, а жили мы на выселках, на самой окраине. Я искал, где бы переночевать в Йом-Кипур. И не нашел. Нам отказали все. Я уверен, что, если бы я сказал, что мне надо переночевать перед далекой командировкой, передо мной открылась бы дюжина дверей. И мы шли в Судный день в синагогу 17 км пешком. Это запомнилось.
Э. БОРМАШЕНКО
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь