– В Карловых Варах сейчас сидит весь русский Израиль, – сказала мне моя кузина. – Приезжайте, мы здесь до конца месяца.
Русские евреи, в основном, конечно, пожилые, живущие сейчас в разных концах света, облюбовали этот курорт из-за целебности вод, чудесных ландшафтов, западного уровня обслуживания в санаториях, а главное – родного языка общения.
– Я там умру со скуки, – ныла я. – Это же курорт для пенсионеров.
– А я хочу повидаться с родственниками, – заупрямился мой муж.
И мы поехали.
В первый же вечер кузина потащила меня на прогулку. Степенная курортная публика фланировала по бульварам вдоль цветов и фонтанов, рассматривала нарядные витрины бутиков, дышала целебным воздухом и наслаждалась жизнью. Рядом с источником минеральных вод стоял, облокотившись о колонну, благообразный седой мужчина.
– Помнишь, как в твоем рассказе «Да дайте же сказать Рабиновичу!» – громко тараторила кузина, отодвигая плечом седовласого.
– Простите, а я, собственно, Рабинович, – заинтересовался мужчина. – И что я должен сказать?
Через час наш новый знакомый Семен Рабинович, бывший киевский фотограф, ныне проживающий в Штутгарте, подробно пересказывал нам пестрые эпизоды своей жизни.
– Лет десять назад я сопровождал в поездке поэта Евгения Евтушенко, – проникновенным низким голосом начал свой рассказ Рабинович. – Дело было на теплоходе на Волге. Мы с Евтушенко изрядно выпили, вышли на палубу и начали петь на два голоса «Дубинушку». А у меня, знаете ли, совсем недурственный бас, – он степенно откашлялся. – Так вот, Евтушенко тогда сказал... – наш собеседник сделал театральную паузу. – «Все спрашивают: где похоронен Шаляпин, где похоронен Шаляпин?» – Семен многозначительно закатил глаза. – «А Шаляпин похоронен в Рабиновиче!»
Мы засмеялись.
Киевлянин остался доволен и потащил нас дальше – показывать новое здание гостиницы, купленной Лужковым.
– Кстати, а где вы обедаете? – обеспокоился в пути наш новый знакомый. – Мы с женой кушаем вон в том отеле на горе.– Он ткнул пальцем вверх. – Прекрасный комплексный обед всего за 8 евро.
– И где обеды за восемь шекелей? – рядом остановилась полная дама в шляпке и с кружевным зонтиком. – И хорошо кормят?
– Дама, вы из Израиля? – оживился Рабинович. – Ну и как там дела с сектором Газа?
Компания разрасталась...
Мы обсудили ближневосточные проблемы.
– Кто может прогнозировать действия арабов? – кипятился Рабинович. – Это же бандиты, вруны, попрошайки. Нам приходится жить на вечной пороховой бочке!
Переключились на проблемы антисемитизма в Германии, затем обсудили Обаму и Путина. Долго выясняли, в какой валюте сегодня лучше держать сбережения и стоит ли покупать недвижимость в Израиле, поспорили, какие профессии для наших детей сегодня перспективны. Сошлись на том, что экономический и экологический кризис так усугубились, что непонятно, к чему идет этот безумный мир.
– Девочки, вы принимаете жемчужные ванны? – щебетала дама в шляпке. – Очень рекомендую. Я седьмой год езжу и седьмой год принимаю. Чувствую себя, как в двадцать. – Она положила руки на внушительных размеров бюст.
Мы не спеша фланировали по прогулочному бульвару.
– Фимочка, привет! – окликнула бородатого одышливого мужчину израильская дама. – И ты здесь? А где поселился?
– Вот предлагают квартиру за 70 евро в день, – хмуро откликнулся мужчина. – Дороговато...
– Зачем за 70? – отчаянно замахал руками Рабинович, – я вам дам адрес за 60. Скажите: от Семы из Штутгарта. Можем посмотреть, тут недалеко.
Всей толпой двинулись смотреть квартиру.
– Вы тоже из Израиля? – спросила бородатого моя сестра. – И где живете?
– В Хайфе, – откликнулся вновь прибывший. – А вы?
– Я в Беэр-Шеве.
– Ида! – крикнул бородатый проходящей мимо миловидной женщине. – Какими судьбами?
Компания разрасталась в геометрической прогрессии: к нам присоединились Ида, ее муж и сын – подросток 15 лет.
– Что вы тут лечите? – спросил Идин муж.
– Да желудок побаливает, – откликнулась моя сестра.
– У вас в Беэр-Шеве есть прекрасный гастроэнтеролог. Я вам скину адресок...
Часа через два я уже знала адрес кибуца, где можно недорого и хорошо отдохнуть на море, телефоны классной косметички в Берлине, репетитора для дочки и еще кучу полезных и нужных вещей.
К вечеру мы неожиданно оказались в уютном ресторане, где у дамы с кружевным зонтиком работал знакомый официант. Мы вкусно поели, а потом Ида с дамой в шляпке под аккомпанемент моей кузины исполнили нам репертуар сестер Берри на идише, одышливый израильтянин с Рабиновичем пели на два голоса «Дубинушку», «Взвейтесь кострами» и «Бай мир бист ду шейн». Кончилось все тем, что в два часа ночи Идин муж дирижировал ресторанным оркестром, а все гости заведения, не разделяясь по национальному признаку, танцевали «Семь сорок», взявшись за руки и образовав живую, пошатывающуюся в такт музыке цепь.
Отдых удался...
– Ну и где вы загуляли? – спросил мой муж, когда мы в три часа ночи вернулись в отель.
–А знаешь, мне здесь нравится, – пьяненько захихикала я, плюхаясь на диван. – Совсем не скучно!
– Я же тебе говорил! – обрадовался муж.
На следующий день мы принимали жемчужные ванны.
– А чего ты удивляешься? – развалясь в теплой пузырящейся воде, разглагольствовал мой муж. – Взаимовыручка – своеобразная еврейская эстафета, можно сказать. Так ведь и выживали на протяжении веков. Свои же люди.
Моя парикмахерша Симочка, очаровательная молодая женщина с веселыми ямочками на щеках, нравилась всем своим клиентам без исключения. Симочка ездила по домам с небольшим чемоданчиком, в котором лежали ее принадлежности цирюльника, и стригла, причесывала стариков и старушек. Она работала от фирмы по уходу за пожилыми, в просторечье называемой «пфлега».
Когда-то, еще в той жизни, она окончила филологический факультет Краснодарского университета и даже работала ассистентом на кафедре. Но кому нужна русская филология в эмиграции? И Симочка, засучив рукава, стала трудиться на черноземной ниве парикмахерского обслуживания пожилых.
Старички Симочку любили. Во-первых, она была симпатична, приветлива, всегда улыбалась и охотно выслушивала длинные рассказы своих клиентов о былых заслугах и подвигах, что и было самым важным секретом ее профессионального успеха. А успех, конечно, был, и какой! Мой муж, как, подозреваю, и все остальные клиенты, с нетерпением ждал ее прихода. Узнав, что сегодня придет Симочка, он тщательно брился, с утра надевал свежую рубашку и носки и возбужденно выглядывал в окно, вызывая мою насмешливую ревность. Впрочем, я сама частенько с удовольствием у нее стриглась и выслушивала очередную историю из жизни клиентов. Симочка была прирожденным рассказчиком, обладала точным взглядом и замечательным чувством юмора и, наверное, при других более благоприятных обстоятельствах могла бы стать неплохим литератором. Каждый раз, приходя ко мне, она говорила:
– Я тебе сейчас историю расскажу, ну, просто для твоей книжки. Хотя, наверное, в Берлине ее публиковать нельзя, чтоб не навредить. Это, так сказать, рассказ для внутреннего пользования.
Итак, одним из любимых Симочкиных клиентов был пожилой московский режиссер Яков Борисович Н-ский. В былые годы он ставил прославленные оперетты в столичных театрах и был накоротке со всем бомондом. А сегодня, после всем известных социальных коллизий, а главное – смерти жены, проживал в Берлине в скромной социальной квартире на пособии. Единственной отрадой старого режиссера были походы в филармонию, где Яков Борисович был завсегдатаем. В день концерта старик надевал шикарный фрак, оставшийся с благословенных московских времен, лаковые штиблеты и обязательную бабочку. Несколько раз на особо выдающиеся концерты он брал с собой Симочку, и она с удовольствием принимала его приглашения.
Единственное «но»: на покупку билетов требовались деньги, социального пособия, естественно, не хватало. 75-летнему Якову Борисовичу полагалась «пфлега», и два раза в неделю к нему приходила работница – помыть и приготовить, а раз в два месяца – парикмахер. Раз в год из «социала» прибывала специальная комиссия по назначению количества часов по уходу. Начальница «пфлеги», разбитная одесситка, пообещала режиссеру в случае увеличения количества часов по уходу (а значит, и суммы денег, перечисляемых на счет фирмы) оплачивать билеты в филармонию. И Яков Борисович отнесся к этому делу творчески.
– Живем по Станиславскому! – объявил он Симочке. – Делаем все в предлагаемых обстоятельствах.
И мизансцена после детального продумывания была гениально выстроена. В день прихода комиссии из темного коридора выполз, опираясь на палку, трясущийся неопрятный старик с незастегнутой ширинкой. Его бледные щеки покрывала недельная щетина, седые волосы вздыбились колтунами над головой. Шамкая беззубым ртом (вставные челюсти были предусмотрительно вынуты и спрятаны), старик пробормотал приветствие и слабым жестом пригласил гостей в комнату.
В центре гостиной на ковре лежали описанные памперсы. Комиссия остановилась, не зная, куда ступить. Старик, поняв замешательство, попытался памперсы убрать, но поскользнулся и едва не упал. В последний момент его ловко поймала верная парикмахерша, присланная от фирмы. Комиссия ахнула, поблагодарила Симочку за предотвращение травмы, выразила сожаление по поводу ухудшения состояния здоровья пациента и назначила большее количество часов. Что и требовалось...
Как только закрылась дверь, Яков Борисович застегнулся, вставил челюсть, тщательно побрился, вымылся и, нацепив шикарный фрак и бабочку, отправился в филармонию на вечерний концерт под руку с Симочкой.
Анна СОХРИНА