Четвертое поколение детей в моем роду увлекается его замечательными сказками и стихами. Мой правнук с удовольствием слушает «Мойдодыра» и «Доктора Айболита». Пожалуй, это стало традицией в русскоговорящих семьях. В зрелом возрасте я многое узнал о Чуковском как о журналисте, литературном критике, ученом-филологе, переводчике, детском писателе, психологе и педагоге, мужественном борце за справедливость.
«Кто я? Еврей? Русский? Украинец?»
Эти вопросы он задал себе в дневнике 3 февраля 1925 г. Вероятно, они волновали его на протяжении многих лет. Но в автобиографиях, анкетах и публично о своей национальной идентичности Чуковский не упоминал. После его смерти «Дневники» изданы с большими купюрами, и его еврейские корни замалчиваются. Лишь в воспоминаниях близких и друзей писателя проблема прояснилась. Судя по метрике, у Екатерины Осиповны Корнейчуковой 31 марта 1882 г. в Петербурге родился сын (сам он отмечал день рождения 1 апреля). Наречен Николаем, фамилия по матери, имя отца не названо, следовательно, ребенок незаконнорожденный. Позже в документах его отчество указывалось по-разному, а с началом литературной деятельности он выступал под псевдонимом Корней Иванович Чуковский.
Мать, неграмотную крестьянку с Полтавщины, он с нежностью описал в повести «Серебряный герб»: «Мама была чернобровая, осанистая, высокая. Лицо красивое и правильное... Держала себя с достоинством, никому не кланялась, никого ни о чем не просила. И походка у нее была величавая». Кате не было и 19 лет, когда в нее – горничную у зажиточного одессита Соломона Левинсона – влюбился его сын Эммануил, студент из Петербурга, и увез девушку в столицу. Там она родила Марусю и Колю, но дед не признал внуков и запретил сыну креститься, что не дало ему возможность венчаться с православной. Через три года молодая семья распалась. Екатерина с детьми вернулась в Одессу, сама растила их, работая прачкой. А Эммануил стал управляющим типографии в Баку, женился на иудейке, изредка посылал деньги на детей. Видимо, Екатерина продолжала его любить: в ее комнате висел его портрет, и замуж она не вышла.
Об этом Корней Иванович поведал своему секретарю Кларе Лозовской. То же подтвердила Ольга Наппельбаум, какое-то время жившая у Чуковских. Да он и сам признался в дневнике: «Я, как не имеющий даже национальности, был самым нецельным человеком на земле... Мне казалось, что все у меня за спиной перешептываются и, когда я показываю свои документы, внутренне начинают плевать на меня... Когда дети говорили о своих отцах и дедах, я краснел, мялся, лгал». Все же он и сестра, повзрослев, изредка встречались с отцом. Мария взяла его отчество, а Корней однажды привез в дом старика, которому хотелось познакомиться с внуками. Но в тот же день сын, вспылив, выгнал отца и запретил родным упоминать о нем – вероятно, не смог простить былого предательства. Однако Чуковский не стал юдофобом и обиду на родителя не перенес на других евреев и еврейство в целом.
«Жаботинский ввел меня в литературу»
Мать старалась дать сыну приличное воспитание и образование. Пятилетнего Колю она определила в частный детсад, где малыши маршировали под музыку и рисовали картинки.
«Самым старшим среди нас был курчавый, с негритянскими губами мальчишка, которого звали Володя Жаботинский. Вот когда я познакомился с будущим национальным героем Израиля», – вспоминал Чуковский. Оба учились в гимназии, откуда Николая отчислили из-за памфлета против директора, воспользовавшись циркуляром о «кухаркиных детях». Владимир, на два года старше, сам бросил учебу и стал зарабатывать на жизнь журналистикой. А долговязый нескладный Николай, в 16 лет покинув семью, расклеивал афиши, красил крыши, давал частные уроки, запоем читал книги, изучал английский язык, сочинял стихи, начал писать целый трактат. «И вдруг я встретил Жаботинского. Он выслушал мои философские бредни, повел меня к Хейфецу, редактору „Одесских новостей“, и убедил напечатать отрывок из моей рукописи. К моей радости, статья вышла 6 октября 1901 г.». За этой публикацией с подачи Жаботинского в газете появились следующие. «Получив первый гонорар, я купил себе новые брюки и стал из оборванца писателем. А главное – получил возможность часто встречаться с Владимиром. От всей его личности шла духовная радиация... Меня восхищало в нем все: голос, смех, густые черные волосы, широкие пушистые брови и выдающийся подбородок, придававший ему вид задиры».
Жаботинский поощрял пробы пера коллеги, не упуская случая подшутить над ним:
Чуковский Корней,
Таланта хваленого,
В два раза длинней
Столба телефонного.
Их волновали одни и те же темы, и в газете «Южные записки» появились статья Жаботинского о патриотизме и Чуковского – о национализме и космополитизме. Владимир привил другу любовь к европейской культуре, привлек его к оказанию помощи бедным одесским евреям, приглашал в гости вместе с Машей, дочерью бухгалтера Арона-Бера Гольдфельда, в которую юноша влюбился. Именно Жаботинского Чуковский выбрал поручителем при оформлении своего брака. А тот уговорил редакцию «Одесских новостей» послать Корнея спецкором в Лондон вместе с женой. Деньги на билеты молодоженам собрали на свадьбе приятели-журналисты.
За полтора года голодного пребывания в Англии Чуковский полюбил страну и ее культуру, основательно пополнил образование в Британской библиотеке, читал в оригинале английских классиков, встречался с Конан Дойлем и Уэллсом. Он спешил поделиться с читателем новыми впечатлениями, в частности послал заметки о еврейской бедноте в Лондоне...
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь