Он начал свою трудовую деятельность в 14 лет десятником на строительстве железной дороги, а стал ученым c мировым именем, оказавшим огромное влияние на физику XX в., создателем школы всеволновой эволюционной астрофизики и современной теории солнечной короны. Астроном, астрофизик, основатель отдела радиоастрономии Государственного астрономического института им. П. К. Штернберга и отдела астрофизики Института космических исследований АН СССР, лауреат Ленинской премии за концепцию искусственной кометы, автор девяти монографий, более 300 научных публикаций и множества научно-популярных статей. Иосиф Шкловский был избран членом Лондонского королевского астрономического общества, Американской академии наук и искусств, Национальной академии наук США, почетным членом Королевского астрономического общества Канады, почетным доктором Парижской обсерватории...
Родился он 1 июля 1916 г. в украинском городке Глухове в традиционной еврейской семье. Ходил с мамой в синагогу, отмечал еврейские праздники, запах которых помнил до конца своих дней. Потом была советская школа, раздвоение сознания между ней и еврейским домом. В 1930 г. Шкловские перебрались в Казахстан. После семилетки Иосиф работал на строительстве Байкало-Амурской железной дороги, а в 1933 г. поступил на физико-математический факультет Владивостокского университета. Через два года перевелся на физфак МГУ, а в 1938 г. был зачислен в аспирантуру при кафедре астрофизики Государственного астрономического института им. П. К. Штернберга.
Когда началась война, на фронт Шкловского из-за крайне плохого зрения не взяли, и он отправился в эвакуацию в Ашхабад. После войны вернулся в Москву, где и сделал блестящую научную карьеру.

Однако была у этой неординарной личности еще одна ипостась. Иосиф Самуилович был душой общества и потрясающим рассказчиком. В какой-то момент он начал их записывать. Поначалу, как сам признавался, из чувства злости, которое у него вызвали соседи по дому отдыха, кропавшие заметки об ученых. «Боже, как все это далеко и от литературы, и от правды!» – возмущался Иосиф Самуилович в предисловии к своим рассказам.
Рассказы Шкловского сохранились в семейном архиве, а после смерти ученого были опубликованы его друзьями. Современники отмечали, что точностью, остроумием и лаконичностью эти произведения напоминали рассказы Бабеля и новеллы О. Генри. Друг и коллега Шкловского Валентина Бердичевская вспоминала, что он всегда был окружен друзьями и учениками, «но его острое слово, разящее, как пушкинская эпиграмма, создавало ему и немало врагов». То же отмечал и академик Я. Б. Зельдович: «Сама личность Шкловского поляризовала окружающих. Наряду с верными друзьями, учениками, последователями у него были враги».
Что ж, нужно быть благодарным и друзьям ученого – за то, что сохранили и опубликовали его рассказы, и даже его врагам – за то, что вдохновили Иосифа Самуиловича на их написание. Чего стоит, например, рассказ о приключениях в Париже советского еврея, оказавшегося там без знания языка и почти без денег.
1966–1968 гг. Иосиф Шкловский вспоминал как самый счастливый период своей жизни. Во-первых, в день 50-летия его с пятой попытки избрали в Академию наук. Во-вторых, его снова стали выпускать в заграничные поездки «на предмет общения с себе подобными». И в-третьих, у него произошел первый инфаркт, и он попал в больницу Академии наук. «Мне и в больнице с моим первым инфарктом было хорошо и – я не боюсь этого сказать – весело. Меня – слабого и беспомощного – любили хорошие люди, и я это остро чувствовал», – писал физик. Правда, похоже на характер героев Шолом-Алейхема? Однако, пожалуй, главное событие этого периода – поездка Париж. В столицу Франции советский физик попал благодаря своему авантюризму и невероятной удаче – ведь его уже 18 лет не выпускали за границу. А началось все с того, что Шкловского попросили прореферировать несколько докладов конференции, которую ЮНЕСКО организовала в Париже.
Документы прислали на французском языке, который Иосиф Самуилович не знал. Зато знал, что хочет, очень хочет в Париж. Он позвонил в отделение Советского комитета ЮНЕСКО, сказал чиновнику, что материалы конференции получил, но в них совершенно не представлена космическая тема (кошмар!), и предложил лично сделать доклад на конференции в Париже. Озадачив чиновников, Шкловский поехал на дачу. А в рамках подготовки к конференции попросил соседку перевести на французский две фразы: «Не надо усложнять» и «Не будем упрощать». «„Иль не фо па комплике“ и „Иль не фо па симплифье“», – ответила удивленная девушка. Дело в том, что еще в больнице друг Иосифа рассказал ему историю о чиновнике, который благодаря этим волшебным фразам прослыл философом и сделал карьеру. Шкловский решил, что при случае они и его в Париже выручат. Впрочем, приглашение все не поступало.
Неожиданно через три дня после начала конференции Шкловскому оформили поездку в Париж, но денег не дали – не успели. Нашего героя это не смутило. Зато смутило другое – формат мероприятия. При своем незнании французского Шкловский рассчитывал затеряться в толпе ученых, но в небольшом зале за круглым столом сидели всего семь человек. Шкловский занял свое кресло – восьмое. Восседавший на председательском месте огромный нигериец произнес фамилию Шкловского, явно приглашая его произнести речь. Иосиф «перевел стрелки» на японца: «B этом году исполнилось ровно сто лет со времени революции Мейдзи, – сказал он. – Было бы очень интересно в этой связи, чтобы наш японский коллега осветил вопрос о взаимоотношении традиционной японской культуры и того бурного технологического развития, которое за это время претерпела его родина».
Пока японец чирикал, Шкловский заметил соседу-американцу, что сидящий напротив представитель ФРГ выглядит странновато. «Еще бы, – прошептал американец. – Он еврей. Кстати, я тоже». Потом они выяснили, что бельгийский ученый – тоже «да». «Стало совсем легко, как в доброе старое довоенное время в Киеве или Лохвице», – писал Шкловский. И заодно поинтересовался у японца, не еврей ли он: «Доктор Эйсаку-сан, меня крайне удивляет ваше имя Лео, ведь у японцев, насколько мне известно, звука „л“ в языке совсем нет. Уж не японский ли вы еврей?»
В последний день конференции ученые обсуждали вопрос о необходимости устройства каких-то библиотечных коллекторов в Танзании. И вдруг они хором накинулись «на величественно молчавшего представителя величайшей сверхдержавы: мол, что думает означенная сверхдержава по поводу этих самых коллекторов? Положение начинало смахивать на губернаторское (вернее, остап-бендеровское), – вспоминал Шкловский, – и я вынужден был пойти с козырного туза. Соорудив мрачнейшую мину (а я это делать умею), представитель великой державы процедил: „Иль не фо па симплифье!“ Боже, что тут началось! Они затараторили на трех языках, перебивая друг друга. Я сидел в мрачно-величественной позе. Заряда хватило до перерыва, во время которого они смотрели на меня с почтительным восхищением».
Конференция закончилась. Шкловскому выдали деньги – ровно за полтора дня участия, а продержаться в Париже предстояло 12 дней. Тратить можно было семь франков на день. При этом проезд в метро стоил франк, а самый дешевый обед – 11 франков. Все парижские друзья отдыхали, и пообедать у них возможности не было.
Ученый, полгода назад перенесший инфаркт, решил так: за 2,5 франка он покупал у крестьян яблоки на ближайшем рынке, еще 2,5 франка уходили на булку с сосиской у замечательной старушки, которая продавала их возле гостиницы. Два франка – на проезд в один из районов Парижа.
Один раз наш герой решил изменить любимой старушке и взял котлетку с булкой у подножия Монмартрского холма. Однако шустрый продавец обманул ученого и не дал ему сдачу с пяти франков. С горя Шкловский купил билет в дешевый клуб «Перманент стриптиз» еще за 2,5 франка. Он быстро спустился по крутой лестнице прямо к сцене, сел в первом ряду и уставился на потную спину пышной блондинки. Удовольствия ноль: просто наблюдения за тяжелой работой потной стриптизерши. Ему предложили купить выпивку. Иосиф отказался. Предложили более настойчиво – снова отказался. Еще раз предложили. «Пиво», – попросил ученый. «Пива нет», – ответили в лучших советских традициях и попросили уйти. Шкловский торжествовал: «Негодяй лотошник обокрал меня на 2,5 франка, а я только что гениально и просто обставил владельца этого бардака минимум на десятку! Долго еще у меня сохранялось легкое, хорошее настроение, и шел я, почти не касаясь тротуара. Все оставшиеся дни я покупал свою порцию сосисок только у моей милой старушки».
Шкловский написал десятки историй. Удивительно, что почти в каждой из них есть элементы еврейской мистики – и чудеса с рабби Леви, и рассказ о настоящем советском раввине, друге Иосифа, Матесе Менделевиче Агресте, и голем. Не обошлось и без соцреализма, воспоминания о «деле врачей» и борьбе с безродными космополитами. Так, Шкловский вспоминает песенку:
Прочитал вчера газету – вот что не пойму:
Как понять заметку эту? Кто пойдет в тюрьму?
Дорогой товарищ Вовси! За тебя я рад.
Ты, как выяснилось, вовсе был не виноват.
Понапрасну ты томился в камере сырой.
Подорвать ты не стремился наш советский строй.
Дорогой товарищ Коган, знаменитый врач!
Ты расстроен, ты растроган – но теперь не плачь.
Ты расстроил свои нервы, кандидат наук,
Из-за суки, из-за стервы этой Тимашук...
И замечает: «Песня была вестником „оттепели“. Она предвещала наступление эпохи бардов и менестрелей – надвигались звонкие шестидесятые годы. Увы, все проходит, и эта эпоха уже отошла в прошлое…»
А впереди уже маячила новая эпоха, в которую членкор Шкловский защищал диссидента Кронида Любарского и поддерживал академика Андрея Сахарова. Но все же не пожелал сменить местожительство, когда в 1979 г. на симпозиуме в Канаде Юваль Неэман предложил Шкловскому лететь с ним в Израиль.

Светлана ЛЕХТМАН

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь