В 2006 г. во многих СМИ появилось сообщение об удивительной находке – дневнике 14-летней еврейской девочки Рутки Ласкер из польского городка Бендзин, погибшей в огне Холокоста. Речь идет о небольшой – 60 страниц – рукописи, охватывающей всего четыре месяца жизни в оккупированной нацистами Польше, четыре месяца между жизнью в гетто и смертью в Освенциме. Побеседовав со сводной сестрой Рутки, а также «взяв» воображаемое интервью у нее самой, я хочу познакомить читателей с этой необычной историей.
История находки
Бендзин – небольшой город в Силезском воеводстве Польши. В 1939 г. еврейская община насчитывала более 25 тыс. человек – это почти половина населения города. Многие местные евреи работали в горнодобывающей и металлургической промышленности.
4 сентября 1939 г. Бендзин захватили гитлеровцы. Пять дней спустя при поддержке местных немцев и поляков они сожгли синагогу вместе с двумя сотнями молившихся евреев.
Немцы широко использовали еврейский труд: в 1942 г. более 50 тыс. евреев Силезии работало на немецких предприятиях. Положение этих евреев было несколько лучше, чем в других районах Польши, поскольку их руки были необходимы для функционирования этих предприятий. Но, несмотря на это, в мае – августе 1942 г. тысячи евреев Бендзина были высланы в Освенцим. Гетто появились здесь позже, чем в других районах Польши, – в январе 1943-го. 1 августа началась его ликвидация, а 3 августа в гетто вспыхнуло восстание. После Второй мировой войны сведения о евреях в Бендзине отсутствуют.
Вспоминает Станислава Сапинска: «В январе 1943-го вся семья Рутки – мать, отец и брат – была переселена в гетто, точнее – в наш дом, конфискованный нацистами, потому что он находился на территории, отведенной под гетто. Пока гетто было открытым, я посещала дом. Во время этих визитов я познакомилась с Руткой, и мы – 14-летняя еврейка и 20-летняя полька-христианка – подружились. Помню, что Рутка хорошо ориентировалась в положении на фронтах и, похоже, знала, что представляет собой „окончательное решение еврейского вопроса“. Понимая, что может погибнуть, Рутка рассказала мне о существовании дневника и просила помочь его сохранить. Мы решили спрятать его в подпол дома. После войны наша семья вернулась туда и нашла дневник. В 2006 г. по настоянию племянника я решилась передать его журналисту Адаму Шидловскому, имевшему тесные связи с Еврейским культурным центром в Заглембе. С этого момента и началась широкая известность дневника Рутки».
Жить и не забывать
На мои вопросы отвечает сводная сестра Рутки Ласкер – доктор философии Захава Шерз, живущая в Израиле и работающая в Научно-исследовательском институте им. Вейцмана (Реховот).
– Захава, как вы «встретились» с Руткой?
– Как ребенок польских евреев, которым удалось выжить во Второй мировой войне, я была хорошо осведомлена о Холокосте. Но однажды, когда мне было 14 лет, я случайно наткнулась дома на фотоальбом, в котором были собраны фотографии семьи моего отца Якова Ласкера, все члены которой погибли в Холокосте. Одно фото привлекло мое внимание: на нем была изображена девочка, обнимающая маленького мальчика. На вид ей было около восьми лет. С тяжелым сердцем я обратилась к отцу с вопросом: «Кто эти дети? И кто эта девочка, так похожая на меня?» И тогда отец впервые рассказал мне о Рутке и Йохиме – детях его первой жены Двойры Хемпель. Все они погибли в Освенциме.
– Это правда, что вы назвали свою дочь Рут задолго до того, как узнали о существование дневника Рутки?
– От отца я узнала, что, когда Рутка погибла, ей было 14 лет. Ровно столько было и мне, когда я обнаружила ее фотографию. Это известие очень взволновало меня и как-то по-особому повлияло на мою жизнь. С тех пор Рутка стала мне настолько близка, что мы с мужем решили в память о ней назвать нашу дочь. Я была единственным ребенком, а теперь я узнала, что у меня была старшая сестра. Пустота внезапно оказалась заполненной, я сразу полюбила Рутку.
– Когда вы прочли ее дневник?
– Моя жизнь круто изменилась в 2006 г., когда весь мир, и я в том числе, узнали, что Рутка во время войны вела дневник. На его страницах я впервые встретилась с ней – очень талантливой и привлекательной девушкой, которая, сознавая, что она может не выжить, хотела запечатлеть события тех дней в надежде, что будущие читатели ознакомятся с ее жизнью и поймут ее смерть. Когда дневник был издан, он был оценен как новый вклад в освещение еврейской жизни в годы Холокоста.
– Пресса сразу же назвала Рутку «польской Анной Франк». Насколько схожи, по вашему мнению, их дневники?
– Несмотря на то, что дневник Рутки намного короче дневника Анны Франк, описание событий в нем также переносит читателя в самую гущу жизни еврейских подростков на оккупированных нацистами территориях. Это мир, в котором жизненное пространство всё время сокращается, пока не сводится к конечной остановке – Освенциму.
– Что еще вы бы хотели сказать о дневнике Рутки?
– Он был написан в 1943 г. в так называемом «открытом» еврейском гетто. Аккуратный почерк рукописи гармонично сочетается с выразительным языком, которым с удивительной точностью зафиксированы четыре месяца полной тревог жизни еврейской общины Бендзина. Дневник содержит не только описание гонений и преследований, ограничений и запретов, но и будней взрослеющей девочки: ее размышления о жизни, мечты о друге и список прочитанных книг.
– Как польские тинейджеры воспринимают дневник Рутки?
– Недавно в одной из школ Бендзина я встречалась с восьмиклассниками, которые изучали этот дневник в рамках работы над проектом «По стопам Рутки Ласкер». Я слушала, как школьники цитировали абзацы из дневника моей сестры и с любовью и состраданием объясняли свой выбор. Более того, они сказали мне, что чувствуют свою близость к Рутке и что язык дневника и поведение самой Рутки очень похожи на язык и поведение современных тинейджеров. Я никогда не забуду этот визит, который еще раз доказал, как много могут значить ее слова для нового поколения поляков.
– Что, по вашему мнению, надо сделать, чтобы не повторилась трагедия Второй мировой войны?
– Мы должны чтить память всех погибших от расовых или политических преследований. И чтить их ежедневно, а не только в дни памяти жертв Холокоста. Мы не должны бояться вспоминать их и, что еще более важно, мы обязаны рассказывать нашим детям о нашем прошлом. Игнорирование Катастрофы европейского еврейства может быть причиной повторения этого ужаса – независимо от того, базируется он на антисемитизме или на любой другой форме ненависти. Нужно найти новые пути не забывать свое прошлое и учить людей толерантности.
– Какое послание человечеству несет дневник Рутки?
– Я уверена, что если бы моя сестра была жива и смогла сегодня обратиться к нам, она призвала бы нас ни на минуту не забывать о горьких плодах расового и политического фанатизма и сделать всё возможное, чтобы наши дети хорошо запомнили этот урок. И я позволю себе еще раз повторить, что в этом смысле Рутка по-прежнему будет жить, чтобы вновь и вновь рассказывать нам историю своей жизни на трогательных страницах дневника.
Жестокие будни гетто
Из воображаемого интервью с Руткой Ласкер
– Рутка, расскажи, пожалуйста, как вам живется.
– Во-первых, я не могу представить, что уже 1943 г. Значит, прошло четыре года, как начался этот ад. Дни, похожие один на другой, просто летят. И каждый из них – такой же морозный и такой же ужасно тоскливый. (Это первая запись в дневнике, сделанная 19 января 1943 г. – С. Р.). Во-вторых, вспоминаю 12 августа 1942 г., стадион еврейского спортклуба «Хакоах». Мы (отец, мама, брат и Рутка. – С. Р.) поднялись рано и уже в 5.30 направились на стадион. Тысячи человек шли в том же направлении. В 6.30 мы были на месте. Почти до 9.00 все были относительно спокойны. В это время я увидела, что за забором расположились солдаты с пулеметами, направленными в нашу сторону – на случай, если кто-нибудь попытается уйти. Было очень жарко. Люди страдали от жажды, но вокруг не было ни капли воды. Кто-то падал в обморок, дети кричали. В три часа дня началась селекция: одних отправляли домой, других – на работу, третьих ожидала депортация, иными словами – смерть. Нашу семью вызвали в четыре часа. Маму, папу и братика отправили домой, а меня направили на работу. Я просто остолбенела: это направление было даже хуже, чем депортация (так показалось Рутке в тот день. – С. Р.). Между тем селекция продолжалась. Самое странное, что мы не плакали, ну совсем не плакали. Мне трудно описать словами, что творилось на стадионе. Вдруг пошел дождь. Дети лежали на мокрой траве, полицейские били людей и даже стреляли в них. Чуть не забыла добавить: я видела, как солдат оторвал от матери младенца и ударом об электрический столб размозжил ему голову...
– А как ты спаслась?
– Я просидела до часу ночи, а затем убежала через окно. Мое сердце так колотилось, что, казалось, вот-вот выскочит. Когда на улице я столкнулась с кем-то в форме, то почувствовала, что больше не выдержу. Голова пошла кругом. Я была уверена, что он меня изобьет. Но он, очевидно, был пьян и не увидел моей желтой звезды, поэтому отпустил меня. Скоро я была дома.
– Это же так страшно! Как же ты выходишь на улицу?
– Да, надо быть очень смелым, чтобы выходить из дома. Но что-то сломалось во мне. Когда я прохожу мимо немцев, во мне всё сжимается. То ли от страха, то ли от ненависти. Я бы хотела их всех пытать, бить, душить...
– Ты не просила помощи у Бога?
– Я записала в дневнике: «О мой Бог! Послушай, Рутка, ты что, совсем сошла с ума? Ты обращалась к Богу так, будто он существует. Если бы Бог был, он бы не допустил, чтобы живого человека кидали в топку, головы младенцев разбивали прикладами или их запихивали в мешок и умерщвляли в газовых камерах. На моих глазах старого человека избили до потери сознания только за то, что он неправильно перешел улицу. Это звучит как страшная сказка. Тот, кто этого не видел, никогда этому не поверит. Но это не моя выдумка, это всё правда!»
– Как в это тяжелое время строятся твои отношения с родителями?
– Всё как обычно, кроме того, что мама часто расстраивается и кричит на меня из-за брата. Этот маленький интриган очень мил, но иногда бывает просто невыносимым. Вообще отношения с мамой становятся всё более сложными. Недавно она видела меня в компании друзей и пыталась добиться от меня «отчета». Она никак не может понять, что мне очень трудно открыться ей. Даже с подругой я не могу быть до конца откровенной. Но всё равно я еще сильнее люблю своих родителей, хотя иногда они бывают весьма придирчивы, и это очень обидно.
– Как ты проводишь время с друзьями?
– Вчера, например, ко мне пришла Мика и мы отправились погулять. Она мне нравится. Отношения с Мулеком опять осложнились: ему кажется, что за ним следят. Я с ним об этом поговорю. Я также должна уладить отношения с Янеком. Я скажу ему, что если он хочет быть моим другом, то должен быть пунктуален, иначе... adios! Посмотрю-ка я на выражение его лица. Кто-то сказал, что я постригла волосы, чтобы понравиться Янеку, и что для этого я даже надела шелковые чулки. Это сплошная ложь! Можно подумать, что он меня интересует...
– А как ты оцениваешь своих друзей? Вспомни, как ты писала об одном мальчике.
– Да, я писала, что он противный, что он один из тех, кто может убить тебя в белых перчатках. Что для него важны выглаженные брюки и красивые ножки девочек. Во всяком случае, он точно не коммунист. (В своем дневнике Рутка еще раз упоминает о коммунистах в положительном смысле: «Я хочу научиться работать. Это несовместимо – быть коммунистом и не работать». – С. Р.)
– Кстати, как ты относишься к Янеку?
– Думаю, что я очень ему нравлюсь, но для меня это не имеет никакого значения. Как-то раз я спросила его, приятно ли целоваться. Он засмеялся и сказал, что ему это тоже интересно. Но я не позволю ему меня целовать. Я боюсь, что это расстроит что-то прекрасное, чистое.
– Что же было дальше?
– Позже Янек проговорился: он хотел бы меня поцеловать. Я ответила: «Может быть», – и продолжила разговор. И еще я добавила, что, возможно, позволила бы себя поцеловать тому, кого бы полюбила, а он мне безразличен.
– Рутка, но это не совсем так. Вот ты пишешь, что давно не видела Янека, и признаешься, что соскучилась по нему...
– Очень трудно в себе разобраться. Я пытаюсь себя убедить, что не влюблена в Янека, но в то же время скучаю по нему, а иногда даже страдаю, если давно не вижу его и не слышу его голос. И сожалею, что бываю с ним так холодна.
– Ты даже написала об этом стихи: о Янеке, о первом поцелуе...
– Я делаю вид, что он мне безразличен, а в действительности мне трудно без него. И еще я решила позволить Янеку поцеловать меня. В конце концов, кто-то будет первым, кто поцелует меня, так пусть это будет Янек, он действительно мне нравится.
Что было вчера, то ушло,
Что было вчера.
Я осталась одна вечером на поле,
Мои тревоги внезапно исчезли.
Когда это было? Вчера?
Его губы поцеловали меня,
Поцеловали меня.
– Конечно, он тебе нравится, это же ему ты в дневнике объяснилась в любви (к сожалению, он, похоже, об этом так и не узнал. – С. Р.): «Да, Янек, я влюбилась в тебя, но я сделала одну непростительную ошибку – я влюбилась в тебя, когда ты ушел. Я верю, ты тоже любишь меня, но ты очень горд, чтобы вернуться. Это случилось в гостях у Юмека: ты сказал, что идешь ко мне, а Юмек вдруг заявил: „Не спеши, Рутка сказала, что она не очень довольна твоими визитами“. Ты побелел и был очень насуплен весь вечер. Янек, маленький глупышка, ты обязательно придешь ко мне. Р.»
Рутка о себе, о книгах и о любви
– Ты недавно была у фотографа. Довольна снимком?
– Обычно на фотографиях я получаюсь не очень хорошо. В жизни я очень даже красивая: высокая, со стройными ногами и очень тонкой талией. У меня длинная ладонь, большие черные глаза, густые брови и очень длинные ресницы. Черные, коротко подстриженные волосы, маленький курносый нос, красивое очертание губ и белоснежные зубы. Вот я и описала свой портрет. Для его полноты я опишу еще мои духовные качества. Говорят, что я умная, образованная. Но бываю иногда взбалмошной.
– И в чем же это выражается?
– Я, наверное, эксцентрична и, бывает, веду себя вызывающе. Мне нравится говорить людям в глаза то, что я думаю о них, хотя это не рекомендуется делать публично. Иногда, когда я в плохом настроении, я открываю рот, чтобы кого-то ужалить, но так я поступаю редко, поскольку физические раны заживают быстро, а моральные продолжают долго кровоточить.
– А читать ты любишь? Что ты сейчас читаешь?
– Прекрасную книжку «Юлиан Вероотступник» и еще Анджея Струга «Могила неизвестного солдата». Эти книги отражают мои мысли. Я хочу полностью погрузиться в хорошие философские книги, одна из которых полностью совпадает с моим настроением – это «Голем» Густава Майринка... Мне нравится думать о жизни после смерти и о других непостижимых вещах.
– Что-то еще хочешь о себе сказать?
– Но это уже совсем по секрету: мне кажется, что во мне просыпается женщина. Вчера, когда я принимала душ и струи воды били по моему телу, мне захотелось, чтобы чьи-то руки касались меня... Я не знаю, что это было. Я до этого никогда не испытывала таких ощущений.
– Рутка, почему ты сегодня такая грустная?
– Петля вокруг гетто затягивается всё туже. В следующем месяце мы будем в настоящем гетто, окруженном стеной. Летом будет невыносимо сидеть в этой серой замкнутой клетке. Я настолько переполнена жестокостями войны, что даже самые плохие вести не трогают меня. Мне просто не верится, что придет день, и я смогу выйти из дома без желтой звезды. И что эта война кончится... Если это случится, я сойду с ума от радости.
– Тебе потому так грустно, что ты что-то предчувствуешь?
– Да, у меня такое чувство, что я пишу в последний раз. В городе проходят акции, и мне запрещено выходить из дому. Недавно каратели были в Чарнове, и их вот-вот ожидают у нас. Весь город затаил дыхание в предчувствии самого страшного. И хотя немцы на Восточном фронте отступают, и это может быть свидетельством близкого конца войны, я очень боюсь, что с нами, евреями, покончат раньше. Это ужасно, это ад. Я пытаюсь удрать от этих мыслей, но они, как назойливые мухи, преследуют меня. Если бы я могла сказать: «Всё. Всё кончено» – и сразу умереть. Но, несмотря на все жестокости и зверства, я хочу жить и встретить новый день...
– Рутка, ты плачешь?
– Я спрашиваю себя: что случилось, Рутка? Ты не можешь с собой справиться? Это плохо. Ты должна собраться и перестать мочить слезами подушку. Почему ты плачешь? Точно не из-за Янека. Тогда из-за чего? Наверное, из-за свободы. Я устала от этих серых домов и постоянного страха на лицах у всех.
– Я понимаю, что ты, как и все евреи Бендзина, живешь в тени смерти, в постоянном ожидании депортации в Освенцим. И всё же скажи: на что ты надеешься? На какое чудо? Куда уносят тебя твои фантазии?
– Я мечтаю оставить всё позади и убежать прочь от всех – и от Янека, и от Юмека, и от Метека, и даже от моего дома и от всей этой прогнившей серости. Расправить крылья и полететь высоко в дальнюю даль, лишь слышать ветер, бьющий мне в лицо, и ощущать его. Улететь туда, где нет гетто и нет этой страшной работы.
Последняя запись
24 апреля 1943 г. Рутка сделала в своем дневнике последнюю запись: «Город пуст. Почти все живут в Каменке (пригород Бендзина, в котором организовано огражденное стеной гетто. – С. Р.). По всей вероятности, на этой неделе переедем и мы. Целый день я хожу по комнате, мне нечего делать».
До ликвидации гетто в Бендзине оставались считаные недели – 1 августа 1943 г. оно перестало существовать. Почти 400 членов еврейской боевой организации сопротивления погибли в отчаянном сражении с нацистами. Все, кто остался жив, за исключением 200 человек, были депортированы в Освенцим. Оставленным приказали убрать тела погибших, очистить гетто, а затем расправились и с ними...
***
Неудивительно, что журналисты нарекли Рутку Ласкер «польской Анной Франк»: обеим было по 14 лет, обе погибли в нацистских концлагерях, каждая – вместе с матерью; у обеих в живых остались отцы, у обеих сегодня живы их посмертные сводные сестры. И, наконец, главное сходство: обе оставили свои дневники, удивительные по содержанию, по трезвости оценки жизни в гетто и по философским рассуждениям о жизни и смерти. Дневники, представляющие собой своеобразные послания человечеству. Подобные дневники вели и многие другие подростки. Их записи тоже изданы и являются неотделимой частью самой правдивой летописи Холокоста. Но дневники Анны Франк и Рутки Ласкер, я уверен, занимают в этой летописи особое место.
Сэм РУЖАНСКИЙ
Это и многие другие интервью вошли в вышедшую в январе 2014 г. книгу публициста Сэма Ружанского «Разговоры по душам». Читатель вместе с автором отметит 100-летие внучки Шолом-Алейхема Бэл Кауфман, побеседует с создателем концерна Google Сергеем Брином, посетит съемочную площадку известного режиссера Агнешки Холланд, проедет по городам и весям России с миссией спасения древней архитектуры. Здесь же собраны беседы автора с людьми, пережившими Катастрофу, и родными тех, кто погиб в ее огне. Это и семья Арндт, которую спасали 50 немцев, и группа евреев, спасенных во львовской канализации поляком Леопольдом Сохой, и бизнесмен Феликс Зандман, проведший 500 дней в яме под полом спальни его спасительницы Анны Пухальской. Книгу можно заказать по почте (M-Graphic Publishing, One Dead Eye Run, Swampscott, MA 01907, USA) или через Интернет ( HYPERLINK "http://www.mgraphics-publishing.com/ru/ru_index.html" www.mgraphics-publishing.com/ru/ru_index.html).