Израиль – Америка – Чехия: география и история еврейской культуры воплотилась в постановке детской оперы 

Июнь 23, 2014 – 25 Sivan 5774
«Шарманщик» из Терезина

Это было впечатляющее зрелище. Когда юные артисты детской оперы закончили представление, на сцену поднялись пожилые мужчины и женщины и, взявшись за руки, под несмолкаемые аплодисменты зрителей, повторили вместе с детьми заключительную песню спектакля. И трудно было поверить, что эта веселая, искрометная, похожая на мюзикл опера звучала когда-то за колючей проволокой концлагеря. А стоящие на сцене люди преклонного возраста – бывшие заключенные того лагеря, певшие десятилетия назад эту оперу под зоркой охраной нацистов. Удивительный поворот судьбы. Все эти люди должны были, по замыслу нацистов, превратиться, как и большая часть их соплеменников, в пепел. Многие из них были сосланы в Освенцим, но подоспело долгожданное освобождение. И вот теперь эту оперу подхватило, как эстафету, новое поколение юных талантов, пригласив на премьеру тех, кто вдохновил их на постановку.

Уникальная встреча поколений, бывших и нынешних артистов прошла в Израиле, в международной Американской школе, расположенной близ Нетании, в поселке Эвен Йегуда. И эта встреча, и сама постановка оперы были организованы при содействии посольств Соединенных Штатов Америки и Чехии в Израиле, а также Чешского культурного центра. Среди почетных гостей премьеры была прибывшая из Америки бывшая узница концлагеря Терезин, участница постановки в концлагере оперы «Шарманщик» («Брундибар»») в 1944 г. 83-летняя Элла Вайсбергер.
– В прошлом году, – рассказывает музыкальный руководитель школы Франни Гольдштейн, – я прочитала вышедшую в Нью-Йорке книгу «Брундибар». Ее написали Маурис Сендак и драматург, лауреат Пулитцеровской премии Тони Кушнер. В книге рассказывалось об удивительной судьбе детской оперы, написанной в Праге в 1938 г. композитором-евреем Гансом Краза и либреттистом Адольфом Хоффмейстером. Впервые опера была исполнена в еврейском приюте для сирот. В 1943 г. композитор оказался в концлагере Терезин, который нацисты предъявляли миру в качестве образцово-показательной модели содержания евреев. Дети, находившиеся в лагере, подготовили постановку оперы, и она исполнялась здесь 55 раз, в том числе для делегации Красного Креста, побывавшей в лагере с инспекцией в сентябре 1944 г. Исполнение оперы была снято на кинопленку, а через две недели после съемок почти все дети – участники постановки были отправлены в Освенцим, где и погибли. В Освенциме закончил свои дни и композитор Ганс Краза. Опера долгое время оставалась забытой, пока в конце 1990-х гг. ее не «раскопали» уцелевшие узники Терезина. Она несколько раз ставилась в Германии, Австрии, Чехии, и вот теперь мы решили возродить ее на нашей школьной сцене. Дело в том, что, помимо трагической истории, меня, как и детей-исполнителей, привлекла прекрасная музыка оперы, ее образность. Это не просто детская сказка, а сказка, созданная для исполнения самими детьми, и они с удовольствием играют в ней и поют.

В этой школе учатся 500 ребят из 55 стран. Они с готовностью приняли идею педагога. Участники спектакля говорят, что им очень важно прикоснуться к истории Катастрофы, узнать о судьбах детей, находившихся в лагере. Перед началом премьеры по просторному школьному двору разгуливали среди гостей дети-исполнители в ярких театральных костюмах. Я подошел к девушке, одетой в костюм Кошки, которая оказалась репатрианткой из Москвы Маргаритой Летичевской, и попросил ее раскрыть краткое содержание оперы.

Две солистки оперы «Шарманщик»: бывшая узница концлагеря Терезин Элла Вайсбергер и школьница Маргарита Летичевская

Две солистки оперы «Шарманщик»: бывшая узница концлагеря Терезин Элла Вайсбергер и школьница Маргарита Летичевская

– В ней идет речь о двух маленьких детях – брате и сестре, – рассказала Маргарита, – у которых больна мама, а в доме нет еды. В это время по улицам бродит с обезьянкой шарманщик Брундибар, который за свою музыку собирает деньги. И дети хотят последовать его примеру, исполнением песен заработать себе и маме на хлеб с молоком. Но злой Брундибар гонит их, и они убегают в лес. Здесь знакомятся с Кошкой, Собакой и Воробьем, рассказывают им о своей беде, и новые друзья решают помочь брату и сестре. Они собирают армию детей и все вместе прогоняют Брундибара с улицы.

Неожиданно моя собеседница повернулась к проходившей мимо пожилой женщине в ярком жакете и, крепко обняв ее, поприветствовала на хорошем английском. Это и была прибывшая буквально в день премьеры из Нью-Йорка Элла Вайсбергер.

Потом, когда спектакль закончился, Элла поднялась на сцену с друзьями по лагерю.
– 70 лет назад, – сказала она, – в сентябре 1944 г., после трехлетнего пребывания в Терезине, я стояла на подобной сцене и исполняла роль Кошки. Если вы обратили внимание на кадры документального фильма, которые здесь демонстрировались, то в центре первого ряда под гримом кошки скрывается мое лицо. В Терезин было сослано 15 тыс. еврейских детей, из них выжило не более ста. Для меня это до сих пор кровоточащая рана. Но сегодня я получила незабываемое впечатление. Мне представилась возможность опять выйти и спеть мою любимую песню. Я никогда не пела ее с таким удовольствием. Много лет мечтала спеть эту оперу еще раз, и эта мечта наконец осуществилась. То, что я сегодня здесь, волнует мою душу. Чувствую, что вся аудитория – мои друзья. Через несколько дней лечу в Голландию на исполнение этой оперы – там ее будут петь на чешском языке. Спасибо всем организаторам этого бесподобного события!

Событие, действительно, было незабываемым. Перед началом представления на экране были показаны несколько кадров из того черно-белого фильма-оперы, который сняли нацисты в 1944 г. Дети в коротких штанишках и платьях стоят на сооруженной прямо во дворе концлагеря сцене. Худенькие тела, напряженные позы, испуганные взгляды… Грим самый простой. В лагерном исполнении опера совсем не смотрится веселой. Но на нашей сцене спустя несколько минут начался настоящий фейерверк радости.

Признаюсь, ожидал, что увижу обычную школьную постановку из разряда художественной самодеятельности. Но постановка оказалась на высоком профессиональном уровне. Дети играли с таким энтузиазмом, с такой искренностью, что им могли бы позавидовать многие взрослые актеры. А как они пели! Я не случайно отнес эту оперу к жанру мюзикла: здесь звучало столько красивых, мелодичных песен, что каждая могла бы стать шлягером, и дети исполняли их без тени фальши, звонкими, чистыми голосами. Кажется, они не играли, а переживали подлинное приключение, случайно пришедшее на их улицу.
На высоте оказался и оркестр, который был совсем не по-школьному насыщен инструментами: скрипки, трубы, кларнеты, саксофон, гитары, ударные… И красивые костюмы, и декорация, и свет – всё отвечало крепкому профессиональному уровню.

Наверное, это тоже покорило гостей – бывших узников лагеря. Поднявшись на сцену – кто с трудом, с помощью трости или вовремя протянутой руки, а кто вполне бодрым, несмотря на возраст, шагом, – они обнимали детей, напомнивших им горькое детство. Под звуки оркестра, переполненные чувствами, они исполнили вместе с ними до боли знакомые песни и поделились воспоминаниями о нелегких далеких годах.
Один из бывших узников, обняв Эллу за плечи, с юмором заметил, что она была ему в концлагере настоящей нянькой. Ему самому было тогда пять лет – самый маленький узник лагеря, а ей – 13, и она вместе с подругами опекала малышей, старалась приберечь для них побольше еды.
А другая – вспомнила, как была в опере «собачкой номер пять», то есть по мере отправления детей в Освенцим ее очередь приближалась, и она, в конце концов, вышла на сцену. «Вон там, в левом углу кадра из фильма, торчит как раз кончик моего уха», – поделилась она воспоминанием под улыбку зала. Так трагедия перемещалась в одно мгновение в другое измерение…
В фойе концертного зала можно было приобрести оригинальное украшение – бабочку, изготовленную из цветного пластика руками школьников.
– Готовя эту оперу к постановке, – пояснила Франни Гольдштейн, – мы попросили каждого из наших 500 учеников сделать 30 бабочек. В поэме «Бабочки» Павла Фридмана, тоже узника концлагеря Терезин, есть такая строка: «Я прожил здесь семь недель и не увидел ни одной бабочки». И мы решили дополнить спектакль этим символическим знаком – изготовить 15 тыс. бабочек в память обо всех детях, погибших в Терезине.
Бабочки сверкали, переливались цветами, их можно было потрогать и прикрепить на платье или на лацкан пиджака. У Эллы Вайсбергер на жакете тоже сидела такая бабочка.
– Мы не «ницолей Шоа», не спасенные в Катастрофе, – сказал один из бывших узников Терезина, обращаясь к залу. – Это вы «ицалтем ми а-Шоа», вы – спасенные от Катастрофы. А мы – «сордей Шоа», выжившие в Катастрофе! Выжившие вопреки нацизму!
И эти слова были перекрыты дружными аплодисментами зрителей.

Яков ЗУБАРЕВ

Подписаться на газету вы можете здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь.

Написать письмо в редакцию

Социальные сети