17 июня 1994 г. умер Юрий Маркович Нагибин. Живая жизнь ушла, а сила духа со всеми его падениями, терзаниями и прозрениями материализовалась в «Дневнике», который Ю. Нагибин успел за два месяца до смерти сдать в издательство «Книжный сад», подарившее читателю книгу в 1996 г.
О чем же говорят нам эти искренние записи, которые автор вел в течение 45 лет? Прежде всего это – документ смелой жизни и эпохи, в которой она реализовалась. В предисловии «От автора» мы читаем: «Но мои записки тоже принадлежат сыну века, нынешнего, идущего столь бесславно к своему завершению, и в этом их объективная, пусть незначительная ценность, не связанная с моей личностью, ибо через меня, как через каждого человека, отваживающегося жить, а не тлеть, говорить, а не молчать в тряпочку, отражается время, эпоха, хочешь ты того или нет».
Нагибин сопоставляет себя с первобытным человеком, нарисовавшим на стене пещеры быка, который потрясает нас и сегодня. Да, в «Дневнике» мы видим «быка», оставленного на стене пещеры нашего XX в. нам и потомкам. Но есть существенное различие: можно по-разному толковать, что хотел сказать наш далекий предок своим рисунком; нагибинский же «бык» из четко значимых слов выразительно говорит, что мир, поглотивший его жизнь, был коварен, плох и зловещ. В то же время этот полудневник-полумемуары – не только памятник прошлого, но (и в этом вторая значимость «Дневника») также психологический документ драмы самопознания человека, стремящегося в мире рабов сохранить максимум свободы.
Две судьбы
У каждого человека две судьбы – индивидуальная, детерминируемая генами и случайностями, и глобальная, существенно определяющая траекторию каждой отдельной жизни. Для Нагибина такой глобальной судьбой была Вторая мировая война. С января 1942 г. Нагибин – на Волховском фронте, куда он пришел добровольцем. Здесь начинаются записки, в которых опускаются явно расстрельные темы (причины разгрома Волховского фронта из-за Сталина), однако содержатся многие опасные формулировки. Например, запись от 21.02.1942 г.: «В армейских политорганах особенно ценятся люди, которые работу подменяют учетом». А вот зарисовка от 23.03.1942 г., которая тянет на 10 лет без права переписки: «А впереди, придерживаясь рукой за верх кабины, сидел молодой, выбритый до кости красавец-немец. Он был без шинели, но даже не сутулился от ветра. Если таких осталось много, то война будет долгая». В другом месте он замечает, что бой за стратегическую высоту провели бездарно.
Записывая пережитое на фронте, молодой политработник вырастает в писателя на нелегких путях выработки собственного стиля. Он делает такое самопризнание: «Мне последнее время не хочется писать. Может, и не стоит себя насиловать? Ведь мне страшно подумать – заниматься этим всю жизнь». Он уже понимает, что творчество профессионала невозможно без насилия над собой.
После возвращения с фронта по ранению Ю. Нагибин издает первую книгу – «Человек с фронта» (1943 г.).
Кроме военных зарисовок, второй, подчас подспудной темой «Волховской тетради» служат отношения с молодой женой Машей – падчерицей профессора, к которой Нагибин явно необъективен. Вот такое обобщение: «И всегда мужчина найдет в своей будущей жене именно те качества, которые, по его мнению, сделают из него исключение, то есть не рогоносца. Жена легкомысленна – отлично, она ни к кому более не привяжется; жена привязчива, как собака, – тоже хорошо, ее привязанность к нему пересилит все другие привязанности». Увы, Маша изменила, и Юрий погрузился в страсти поисков любви.
В еврейско-русских сплетениях
Волею как своей индивидуальной, так и глобальной судьбы своей эпохи Ю. Нагибин оказался своего рода еврейско-русским кентавром: его биологический отец Кирилл Александрович Нагибин, не регистрировавший брак с его матерью Ксенией Алексеевной, был расстрелян в 1920 г., и отцом Нагибина записан муж матери Марк Яковлевич Левенталь. Вот она, не столь уж редкая в те годы ситуация «двух отцов» – русского и еврея...
Еврей Левенталь пригрел младенца, сына контрреволюционера, помог ему вызреть, а сам был впоследствии репрессирован и умер в ссылке (см. повесть Ю. Нагибина «Встань и иди», по мнению многих, его лучшее литературное произведение). Сам Нагибин, попав в младые годы в подразделение по работе с противником – в политуправление Волховского фронта, где было много евреев, т. к. они знали немецкий язык, – относился к евреям объективно. Он восхищается бывшим строевым командиром Шапиро и презирает гадко подхалимствующего Верцмана (см. «Волховскую тетрадь).
Ю. Нагибин – за союз и взаимодействие русской и еврейской культур, русских и евреев, борющихся за достойную человека демократическую жизнь. Он преклоняется перед тогдашним Солженицыным, сопоставляя его даже с Христом. (см. запись от 14.02.1974 г.). Он честно признает, что сам бы так не смог, и заканчивает заклинанием: «Храни его, Господи, а в должный срок дай место возле себя, по другую руку от Сына». Логично приложение к запискам очерков о двух героических евреях России – А. Галиче («О Галиче – что помнится») и О. Э. Мандельштаме («Голгофа Мандельштама»). Если последнему Нагибин поклоняется как этическому идеалу, то первого, с которым много соли съел, и критикует (подчас, думается, несправедливо; так, в записи от 27.12.1977 г. втайне от всех Нагибин необоснованно констатирует: «Он запел от тщеславной обиды»).
Урок Нагибина свидетельствует, что и в тоталитарной России, и сейчас в попытках вырваться на простор нормального жития как внутри страны, так и на международной арене еврейско-русские контакты животворящи.
Преторианцы
Так автор «Дневника» называет верхушку Союза писателей и их прихлебателей. Даже если в них и были ростки таланта, они их выжгли в преступной жизни, сводившейся к «стоянию на страже», поездкам с любовницами за границу и подписыванию произведений, которых они не писали, а подчас даже и не читали. Много сарказма на их счет в тайных записях Нагибина, который, конечно, в реальном житии не мог их победить. Теперь пришел рынок, и сталинско-брежневские «булгарины» исчезают из литературы, но, увы, остаются в ее истории.
Ю. Нагибин страдает от них. В заметке от 27.11.1972 г. он горестно подводит итог: «Когда все рухнуло? Как это ни глупо, после статьи „Литгазеты“. Эта статья „рассекретила“ меня для чиновников, для редакторов и даже для дураков-читателей. Она показала прежде всего мою полную незащищенность. Оказывается, моя литературная дерзость ничем не поддерживается: ни любовью начальства, ни тонкими расчетами всеведущих органов»...
Илья НОВИК
Юрий НАГИБИН
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь
© 2015 Еврейская Панорама. Все права защищены.
