Павлу Поляну– 65 лет  

Июль 28, 2017 – 5 Av 5777
Поэт о поэте

Среди постоянных авторов «Еврейской панорамы» – публицистов, историков, общественных деятелей – немало людей разнообразных дарований и широкого круга интересов. Павел Маркович Полян, 65-летие которого мы отмечаем в августе, относится к числу наиболее ярких фигур такого рода.
Пять лет назад, поздравляя его с 60-летием, «Еврейская газета» вспомнила гамлетовские слова, обращенные к призраку: «Как ты проворно роешь, старый крот». Их приводит Гегель, говоря о развитии Духа и его поступательном движении: «Дух роет, плутает, топчется на месте, но все же движется вперед, пока, наконец, не пробьет земную поверхность и не увидит солнце». А потом и Маркс замечает применительно к революции в Европе: «Ты хорошо роешь, старый крот». Эти слова и пять лет спустя можно отнести к творчеству Поляна – географа, историка, писателя и литературоведа (псевдоним Павел Нерлер), – осваивающего все новые и новые пласты исследований.
Окончив географический факультет МГУ и аспирантуру Института географии, научным сотрудником которого он является и по сей день, Павел Полян уже в первых своих работах развивал теорию территориальных структур и концепцию городских агломераций и опорного каркаса расселения, выдвинутые его учителями-географами – Исааком Моисеевичем Маергойзом и Георгием Михайловичем Лаппо. В 1970–1980-е гг. расселенческая концепция подвергалась критике с идеологических позиций, а теперь стала господствующей в российской геоурбанистике и отчасти в практике.
Характерной особенностью работ ученого является их острое общественное звучание. Защищенная им в 1998 г. докторская диссертация называлась «География принудительных миграций в СССР». Он и дальше развивает эту тему: в книге «Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР» предлагает типологию и реконструирует хронологию этого трагического явления в истории страны.
В 1996 г. выходит очередная его книга – «Жертвы двух диктатур. Советские военнопленные и остарбайтеры в Третьем рейхе и их репатриация». Работа, также имеющая большое общественное звучание и, видимо, поэтому переизданная шесть лет спустя.
Все его книги написаны пером профессионального историка и географа, они строго документированы, снабжены научным аппаратом, за ними стоит умелая работа в архивах, богатый научный опыт. Их отличает то, чего никогда не бывает у дилетанта, – высокий уровень мышления.
Тема войны, преступлений национал-социализма не отпускает Поляна как историка и публициста. Он работал в Кёльнском центре документации преступлений национал-социализма, во Фрайбургском университете. И все шире круг его работ, все острее публицистика, обращенная к трагедиям прошлого, находящим отзвук в настоящем. Одна из его книг называется «Между Аушвицем и Бабьим Яром. Размышления и исследования о Катастрофе». Вместе с А. Кохом Полян составляет сборник «Отрицание отрицания, или Битва под Аушвицем. Дебаты о демографии и геополитике Холокоста». Он составитель и редактор сборников воспоминаний советских военнопленных-евреев, прошедших через систему германских концлагерей, сборника записок Залмана Градовского, найденных в пепле возле печей Освенцима («В сердцевине ада»), переросшего затем в книгу «Свитки из пепла» – о еврейской зондеркомманде и обо всех найденных рукописях ее членов, и многих других книг, связанных с темами войны и Холокоста.
Но и эта многогранная деятельность не исчерпывает круга интересов Павла Поляна. Он председатель Мандельштамовского общества, автор и составитель многих книг о поэте, в том числе готовящейся энциклопедии о творчестве Осипа Мандельштама, автор биографических работ о великом поэте и редактор двух его собраний сочинений.
Однако не только Мандельштам в круге интересов литературоведа Павла Нерлера (так он подписывается как литератор и поэт). Он открывает забытые имена российской культуры, составляя и редактируя посвященные им книги. Так, в 1989 г. вышла книга поэзии, переводов и прозы Бенедикта Лившица, составленная им вместе с вдовой автора. В начале лета 2017 г. издательство «Новое литературное обозрение» выпустило составленную и отредактированную им книгу А. С. Цыбулевского «Поэтика доподлинности: Критическая проза. Записные книжки. Фотографии».
«Это имя говорит многое знатокам русской и грузинской культуры, – пишет П. Нерлер в предисловии к книге. – Поэт, прозаик и литературовед Александр Семенович Цыбулевский (1928–1975), номинально – уроженец Ростова-на-Дону, но коренной де-факто тифлисец. Вместе с Гией Маргвелашвили он был чем-то вроде «посла доброй воли» ее величества Русской Поэзии в поэтолюбивой Грузии. Тот, кто знакомился с ним, навсегда оставался под обаянием его тонкой и мягкой личности». И не случайно в приложении к книге публикуется «Венок» – собрание стихотворений, посвященных Александру Цыбулевскому. Среди его авторов – Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава, Павел Нерлер, Даниил Чкония.
А вот как поэтично пишет о городе и его поэте Павел Нерлер. «Тбилиси, Тифлис, – горбатый островок лирики в эпическом просторе Грузии. Этот удивительный город, зачатый и зажатый горами, город-ладонь, с мутноватой жилкой Куры посередине – сколько пропеченных крыш, сколько гортанных балконов и граненых подвалов емлет он в себе, сколько судеб!
…Судьбы. Пронзительно прижизненное небытие Пиросмани, поразительна прижизненная слава Галактиона.
Многих вскормил Тбилиси, и среди них – поэт Александр Цыбулевский».
Мы предлагаем вниманию читателей «ЕП» статью Александра Цыбулевского, написанную к столетию Шолом-Алейхема.

М. Р.

«Мудрая и добротная любовь к людям»

Заметки о творчестве Шолом-Алейхема

«Все мы достаточно сильны, чтоб перенести чужое несчастье» – этот желчный сарказм Ларошфуко кажется неуязвимым с точки зрения обывательской мудрости, склонной односторонне преувеличивать человеческую разобщенность. Уже сам факт существования искусства противостоит этому эффектно звучащему афоризму. Ведь искусство – своеобразная высшая форма общения; главное в нем – дать почувствовать «чужое» как «свое».
Среди писателей, для которых слились неразличимо границы «своего» и «чужого», выделяется светлое имя классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. Поэтому в автобиографическом романе писателя «С ярмарки» меньше всего биографии в узком смысле этого слова. В нем Шолом-Алейхем говорит больше о других, чем о себе. Именно судьбы других людей, судьба народа составляет биографию писателя.
По-разному относятся люди к своему горю, по-разному можно и писать о людских несчастьях. Всех возможных интонаций не перечислить: трагический пафос, гневное возмущение, грусть, покорное уныние. Необычайно действенен и такой стиль: говорить спокойно о страшных вещах.
Шолом-Алейхем трагическому содержанию своих произведений заставил служить… юмор. Поэтому несчастье в его произведениях бывает часто расцвечено счастливой, радужной гаммой. «Мне хорошо – я сирота!» – ликует маленький мальчик Мотл. После смерти отца все окружающие жалеют его и уже не наказывают за шалости. А когда продали все вещи в доме, тогда «стало по-настоящему весело… я принялся кататься по всему полу… Какой простор! Какое раздолье!»
Вот «самый счастливый человек в Конде». Он очень счастлив, он едет в поезде и сияет. Как не сиять, ведь ему удалось упросить знаменитого врача поехать к умирающему сыну!
Ох, эти врачи – они помогают во всем, только от нужды у них нет рецепта – они против того, чтобы кормить ребенка одной картошкой, а больному они велят давать бульон. Бульон тоже – нежданная радость для бедняка. Когда бедняк ест курицу? В двух случаях: или когда он болен, или когда больна курица.
Подчас трудно определить, где кончается Шолом-Алейхем и начинается безымянное народное творчество. Маленькие люди, часто смешные и нелепые, сдавленные безысходной нуждой, живут в произведениях писателя, вызывая «тихую улыбку». Вот ярые конкуренты, они толкутся, каждый со своей корзиной, перебивают друг у друга покупателей, и им не удается продать свой жалкий товар. Под конец рассказа выясняется, что это… муж и жена. А вот худой, изможденный человек из Касриловки. Почему его прозвали обжорой? Он много ест? Нет, просто он много говорит о еде, он в постоянном долгу перед собственным желудком, этим неотвязным лихоимцем. Горькой иронией и щемящей жалостью за бедняков, которые даже не представляют себе человеческих условий жизни, пронизаны рассказы Шолом-Алейхема.
Маленькие, незаметные люди давно стали большой темой художественной литературы. В обилии различий и оттенков можно наметить две основные линии, по которым шло развитие этой темы.
Одни писатели пытались утвердить в маленьком человеке, забитом жизнью, особую человечность, особое благородство и найти для него выход в самых трудных условиях. Часто в конце произведения счастливая свадьба, неожиданное наследство или проснувшаяся вдруг благодарность богатого хозяина вознаграждали маленького человечка за все его мытарства. Однако такой «благополучный» финал – пустая случайность.
Чувствуя фальшь счастливых концовок, писатели нередко отказывались от них в пользу грустных. Но выигрыш в естественности и в правдоподобии не избавлял от неизбежного проигрыша самой концепции, неспособной ответить на вопрос «Маленький человек – что же дальше?».
Само произведение уводило от правильного ответа в сторону бесплодных эмоций по поводу несправедливого распределения благ между «достойными» их и «недостойными».

Александр ЦЫБУЛЕВСКИЙ

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь

Социальные сети