Июль 27, 2018 – 15 Av 5778
Литература «вооруженного гетто»

В одном из своих выступлений Аарон Аппельфельд привел высказывание некоего американца, который назвал Израиль «вооруженным гетто». «Что ж, пусть гетто, но ведь вооруженное», – сказал Аппельфельд, которого по праву относят к числу наиболее известных в мире израильских писателей.
Он родился в 1932 г. в Черновцах, принадлежавших тогда Румынии. В возрасте восьми лет был депортирован в концлагерь, бежал и три года скитался по Буковине. Затем с советскими войсками (в качестве «сына полка») дошел до Вены. Оттуда бежал в Италию и в 1946 г. репатриировался в Израиль, где в 14-летнем возрасте начал изучать иврит.
В отличие от своих земляков, знаменитых немецко-еврейских поэтов, выходцев из Черновцов Поля Целана и Розы Ауслендер, писавших на немецком, Аппельфельд стал классиком ивритской литературы. Но так же, как и у Целана и Ауслендер, тема Холокоста оставалась главной в его творчестве.
Одна из лучших его книг – «История жизни», удостоенная престижной французской премии Медичи, – представляет собой воспоминания о детстве, проведенном в Черновцах в годы войны. В своих книгах писатель шаг за шагом создает широкомасштабную эпопею жизни евреев и неевреев Центральной Европы во мраке Катастрофы. Сборники его рассказов «Дым» (1962), «В плодородной долине» (1964), «Как сто свидетелей» (1975), повесть «Годы и часы» (1975), романы «Шкура и рубаха» (1971) и «Пора чудес» (1978) – это исполненный трагического звучания монумент памяти об уничтожении трети еврейского народа. В импрессионистской манере повествования, ведущегося от имени как бы безучастного рассказчика, развертывается страшная картина Катастрофы, еще более жуткая оттого, что изображена в сдержанных, приглушенных тонах. Она перерастает в травмирующий душу универсальный символ, воплощающий апокалиптическую концепцию заката цивилизации. Герои Аппельфельда пытаются избавиться от груза исторической травмы, примириться с памятью, которая не дает им найти контакт с послевоенной жизнью, с реальностью Израиля.
Аарон Аппельфельд был профессором ивритской литературы в Университете им. Бен-Гуриона. Он умер в Петах-Тикве в январе 2018 г. Его проза переведена на многие языки, в том числе на русский. Она удостоена Государственных премий Израиля по литературе 1983 и 2003 гг.

М. Р.

Перед потопом

Рассказ

Стояла холодная зима, и в маленьком австрийском городке, примостившемся у двух узких озер, все замерзло, только скорый экспресс рысью проносился днем и ночью по гладким рельсам из Вены и обратно, ритмично дыша, изрыгая огонь. Все пахло войной, и никто не знал, чтó принесет завтрашний день. Тяжелые известия и странные слухи пришли сюда с дыханием холодов. И город, знавший многие годы неторопливой, процветающей и защищенной ассимилированной жизни, вдруг был захвачен беспокойством, как будто бы должны были разлиться озера.
Несколько лет назад здесь были меланхоличный рав, глава общины, маленькая богадельня, но эта щепотка рассыпалась и пропала. Дочери рава вышли замуж за иноверцев, глава общины умер от разрыва сердца, а меланхоличный рав сошел с ума. Катастрофы приходили одна за другой. Ночью рава забрали в Вену. Рабанит, скрывавшая это от своих дочерей, обвиняла мужа в том, что он не берег свое здоровье, таскался по деревням, слишком тщательно соблюдал заповеди и часто постился. Дочери, которые пришли утешить мать, сидели и молчали. А старуха громоздила одни подробности на другие. Проговорив несколько часов, она задремала, и старшая дочь Бланка осталась, чтобы хранить ее сон. Вечером пришли несколько торговцев, полукровок, утешить семью. От скорби они казались высокими и тощими. Бланка угостила их кофе и рассказала, что рав упокоился в своей постели.
В начале осени состоялась всеобщая распродажа, и из дома рава вынесли тяжелую мебель. Слова потоком лились из старухи, и она без перерыва обвиняющим тоном говорила о катастрофе. Как будто бы рав не умер в мучениях, но хотел этим отомстить ей и ее дочерям. Бланка сидела рядом с ней и слушала ее слова с застывшим лицом.
В ноябре дом неузнаваемо изменился. Старые обои содрали и оклеили стены новыми, цветными. Одержимая рабанит была сильно встревожена. Как будто это был не дом скорбей, но обновленный дом ее юности. В конце ноября Бланка переехала в дом жить вместе со своим мужем. И старуха, которая все время забывала правду, отступила в боковую комнату. Слова покинули ее. Тяжелое молчание вдруг воцарилось в комнатах.
И тут нагрянули холода. Скорые поезда больше не останавливались на этой станции, и странный запах близкой катастрофы пришел и поселился вместе с сыростью. Старуха больше не вставала c постели. Ее лицо похудело и изменилось, она стала бормотать старые слова, рваные и непонятные, и ночью она просыпалась от кошмаров. Бланка вставала успокоить ее и утихомирить злых духов, которые, рассерженные и неудовлетворенные, блуждали по комнате. Всем было ясно, что старуха медленно умирает. Смерть шла к ней растянутая на дни, недели, месяцы.
И весна не принесла новой надежды. Дочь страдала за все свои грехи: за то, что не хотела учиться, за то, что вышла замуж за Крампа, и за то, что разбазарила наследство. Крамп сдерживался и не вмешивался.
– Что мне делать? – спрашивала Бланка, совсем отчаявшись. Странно, что и Крамп изменился, стал скрытен и иногда приводил домой друга детства. Когда он слышал ворчание старухи, его лицо искажалось. Старуха снова болтала без умолку.
– Она разрушает мою жизнь, – плакала Бланка.
Все было бесполезно. Старуха погрузилась в свою старость, эгоизм и все время капризничала. Но хуже всего были эти ее старые страхи, трое дочерей, которые одна за другой вышли замуж на иноверцев. Однако не за простолюдинов. Крамп был директором местной школы, не пил, не был азартен и не гулял на стороне. Свободное время он отдавал самообразованию. И старуха соглашалась, в свое время, что нет христианина лучшего, чем он.
Но болезнь вдохнула в ее душу какую-то старую вражду. Она стала обращаться к Крампу так, будто был он не зять ее, а один из слуг. А к Бланке она стала такой строгой, будто бы та была не взрослая дочь, а девчонка, которую можно укорять прямо в лицо.
– Опять эта ужасная еда. Снова капуста...
– Это вкусная еда.
– С твоего позволения…
Что только ни делала Бланка, чтобы ей угодить. Укрывала шерстяным одеялом, готовила разнообразные кушанья, не отходила от постели. Но старуха спрашивала:

Аарон АППЕЛЬФЕЛЬД
Перевод Н. Файнгольда

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь