Сто лет назад родился Александр Володин  

Январь 31, 2019 – 25 Shevat 5779
«Я всегда ощущал себя человеком из очереди»

Моему поколению читателей достаточно назвать звездные спектакли и фильмы нашей молодости – «Фабричная девчонка», «Пять вечеров», «Старшая сестра», «Звонят, откройте дверь», «С любимыми не расставайтесь», «Дочки-матери», «Осенний марафон», – и в памяти поклонников театра и кино всплывает имя Александра Володина, автора этих шедевров.

«Моя молодость протекала угрюмо»
Архивисты Беларуси нашли в списках минских евреев мещанина Меира Лифшица. У одного из его девяти сыновей, которого звали Моисеем, 10 февраля 1919 г. родился Нисан – будущий выдающийся драматург Александр Моисеевич Володин. Мать мальчика умерла рано, отец вновь женился, но мачеха не пожелала возиться с пасынком, и пятилетнего племянника на правах бедного родственника забрал московский дядя. Свое детство и отрочество в трудные 1920-е Володин позднее назвал «ослепительно мрачными». «В классе собирали деньги мне на ботинки, – вспоминал он. – Девочки покупали мне билет в кино. Это унижение и неуверенность в себе иногда принимали уродливые формы. Я взрывался, чтобы самоутвердиться. Спорил во время урока, который мне не нравился. А то вылезал в окно и спускался по пожарной лестнице». Время от времени дядя выгонял строптивого нахлебника из дома. «Стеснительные ночлеги, / как рано они начались. / Запомнилась мне навеки / неполноправная жизнь», – писал он в грустных стихах.
Саша с детства преклонялся перед столпами театра – Шекспиром, Шиллером, Островским, Чеховым. Сказалось и влияние троюродного брата Шурика – актера студии режиссера А. Дикого, который в 1920-х работал в Московском еврейском театре и в Тель-Авивской «Габиме», позже был репрессирован. Шура снабжал юного кузена контрамарками на спектакли, давал читать Пастернака, Пруста, Ницше. В пионерлагере Саша приколол над кроватью фото актера МХАТа В. Качалова, и на линейке с него сняли красный галстук «за приверженность к старому режиму».
Окончив школу, Александр Лифшиц поступил в Московский авиаинститут, но к технике душа не лежала. А нужда вынудила его бросить учебу и устроиться разнорабочим на завод. Окончив учительские курсы, он преподавал русский язык и литературу в сельской школе. Его выгнали из комсомола за то, что он читал детям стихи Есенина. В 1939-м подал документы в ГИТИС на театроведческий факультет и, к своему удивлению, был принят. А через два месяца получил повестку в армию.
Позже Володин признался: «Первое ощущение жгучего стыда за соучастие я испытал в 40-м, когда наши вошли в Прибалтику. „Терплю, не подавая вида, за грех империи моей“». И еще о той мрачной эпохе: «Тридцатые. Парадный срам. / Тех посадили, тех забрили, / загнали в камеры казарм...» Военную службу вспоминал с горечью: «Ничего отвратительнее армии в мирное время быть не может. Никого никуда не отпускали – нас берегли для предстоящей войны. Все заменяла страшная и глупая дисциплина. Все одинаково унижены и мечтают о свободе». Неожиданной радостью стал роман с миниатюрной брюнеткой Фридой, назначившей ему свидание по телефону. Дни до призыва они проводили вместе, их интересы к театру, музыке и книгам совпали. Девушка провожала его в армию без слез: «Видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена».
А 22 июня 1941 г. в Полоцке роту повели на просмотр фильма. Саша скрыто отбился от строя, чтобы побродить по городу, к концу сеанса вернулся и окаменел: солдаты, выбегая из кинозала, в восторге кричали: «Война с Германией, ура!» Им мерещились дальние походы, зарубежные страны, геройские подвиги и скорое возвращение с победой. Они с песнями шагали в казарму и были счастливы. Отрезвление пришло очень скоро. Их полк, отступая под натиском немцев, не раз попадал в окружение. Александр был связистом, сапером, воевал на Западном и Белорусском фронтах. В 1943-м награжден медалью «За отвагу», которую потерял, вытряхивая из одежды вшей. Был контужен, а через год под Ржевом тяжело ранен осколком мины. Хирург в медсанбате пыталась без наркоза вытащить его, но осколок навсегда застрял в легком. На вопрос, почему о войне он не написал ни одной пьесы, Володин отвечал: «Слишком трудно и больно, слишком много крови, смертей, голода, горя». Это время он выразил в чеканных строках:
Убитые остались там,
а мы, пока еще живые,
все допиваем фронтовые,
навек законные сто грамм.

Долечивался в Боткинской больнице, получил шесть месяцев отпуска. А война между тем кончилась, и надо было решать, как быть. Из эвакуации вернулась Фрида, бросилась ему на шею: «Живой, родной мой, любимый муж!» Жили они по чужим углам, Александр подрабатывал где мог. «Еле дотягивали до зарплаты. Однажды жена в мой день рождения принесла чекушку. Это до слез тронуло, но такая дыра образовалась в нашем бюджете». О своем мироощущении он вспоминал: «Сначала было счастье. Свобода и уверенность, что жизнь будет прекрасной. Мы вернулись в победившую страну – и это было торжество». А в ранних стихах с тревогой написал:
Нас только двое, только двое.
Мы на пустом столе войны
всего лишь горькою бедою
одною соединены.

«Сюжеты я брал из жизни»
А душа тянулась к прекрасному. «Я написал себе плакат: „Стыдно быть несчастливым!“ И начал действовать». Лифшиц пошел в Литинститут на консультацию к Павлу Антокольскому и победил на конкурсе молодых поэтов. На всю жизнь запомнил, как...

Давид ШИМАНОВСКИЙ

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь

Социальные сети