Глава из повести «Прошлогодний снег»  

  • Март 29, 2019 – 22 Adar II 5779
  • Юмор
  • 1286 Просмотров

Март 29, 2019 – 22 Adar II 5779
Хороша страна Болгария…

Мы представляем классические образцы сатиры и юмора. Авторы этих произведений не перестают удивлять остротой мысли и безудержной энергией творческого куража. К тому же эти сочинения не утратили своей актуальности и могут служить ответом на заявления наших современников.

– Шифрин, хочешь поехать за границу?
– Виноват, не расслышал…
– Не чуди, серьезно говорю. Есть путевки в Болгарию. Туристские. Дешевые. Для комсомольского актива.
Ах, черт возьми, хочу ли я посмотреть мир?
<…>
«Ну что ж, Болгария – не Африка, но это уже мир, – подумал я, – поеду в Болгарию». О Болгарии я знал лишь то, что знали остальные граждане нашей страны, а именно: «хороша страна Болгария, а Россия – лучше всех». Посмотрим – решил я, подал документы, прошел все проверки, собрал характеристики и анкеты и выехал с группой активистов в Европу.
Группа у нас была большая – человек двадцать. Во главе нас стоял товарищ Шишков, мрачный и подозрительный юноша, похожий на артиста Файта. Его правой рукой был парень, которого я прозвал «верный помощник Фигура». Это были люди серьезные и бдительные.
– Главное – порядок, – любил говорить наш руководитель. – Главное – не расходиться, всем держаться вместе. Он пересчитывал нас, как цыплят, а Фигура поддерживал его с тыла.
– Все тута, – кричал он. – Пошли!
Болгария поразила меня. Это была красивая и добрая страна. В Болгарии любили Россию, любили за свое освобождение от турок, за соседство, за славянство. В Софии мостовые были выложены желтым камнем… Вечером рестораны заполняли горожане. Они приходили семьями, пили вино, ели отбивные, широкие, как караваи, и подпевали оркестрам, тихо игравшим в углу. Приходили дети. Они чинно садились за столик и пили лимонад через соломинку.
Первый конфликт с товарищем Шишковым произошел у меня в картинной галерее.
– Гляди, чего нарисовано, – сказал Фигура, – это ж надо. Вот у меня брат, Колька, ему пять лет, он и то лучше нарисует.
– Нет, дорогой, – сказал я, – твой Колька так не нарисует.
– Вот эту мазню-то? – удивился Фигура.
И тут я полез в бутылку. Я, как дурак, стал объяснять бедному Фигуре, почему его брат Колька не сможет создать ничего подобного. Я объяснил ему, что надо учиться, что живопись так же трудна иногда для восприятия, как симфоническая музыка, что это не мазня, а…
– Так, – сказал Фигура, – понятно… Значит, защищаешь их?..
– Кого «их»?
– Знаем кого, – зловеще сказал он и пошел шептаться с товарищем Шишковым.
<…>
В гостинице товарищ Шишков сказал:
– Не нравятся мне эти разговоры, Шифрин. Умным хочешь быть, да? Мол, я понимаю, а вам, плебеям, не понять, да? Оригинальничаешь, да?
– Да что ты, – сказал я. – Просто у Фигуры иммунитет против искусства. Оно ему не грозит.
– Странно это, – сказал товарищ Шишков. – Учти, что я тебе сказал…
Переводчиком в нашей группе была болгарская девушка Павлина. Она училась в университете на русском факультете.
<…>
Мы лежали на Золотом пляже и наслаждались покоем.
– Скажите, Толя, – говорила мне Павлина, – почему вы, русские, такие подозрительные? Почему вы иногда говорите одно, а думаете совсем другое?
– Вы не правы, Павлиночка, – сказал я, думая о чем-то своем, – мы не такие. Мы – рубахи-парни, у нас что на уме, то и на языке!..
– Неправда, Толя, – сердилась она. – Вот, например, товарищ Шишков. С виду он спартанец, а вчера вечером он делал мне странные намеки, а когда я ему сказала, что он, наверное, шутит, он раскричался, что напишет на меня письмо, будто я плохо веду себя с делегацией.
– Сволочь он, Павлиночка, – сказал я, – сволочь и гадина.
– Что такое сволочь, Толя?
– Сволочь – это идиоматическое выражение… В Болгарии нет такого слова, Павлиночка…
За моей спиной раздался шорох, из-за кустов поднялся наш верный помощник Фигура и сказал:
– Пропаганду разводишь, контра? Советских людей порочишь? Ладно…
Вечером был трибунал.
В палатке собралась «тройка». За столом сидели товарищ Шишков, Фигура и мой товарищ по палатке Лешка Спасский. Товарищ Шишков сказал:
– Перед нами – человек, забывший, что он – представитель нашей великой страны. Еще раньше он защищал в музее абстракционизм. Сегодня он опозорил своих товарищей. Я вношу предложение выслать его досрочно на Родину и сообщить о случившемся в соответствующие организации. Голосуем.
– Это верно, – сказал Фигура.
– Что же ты молчишь, Лешка? – спросил я своего товарища. – Скажи что-нибудь.
Лешка не смотрел на меня. Он опустил глаза и поднял руку.
И я испугался. Господи, как я испугался! Я задрожал от страха. Что же со мной будет? Это же будет ужас, если они выгонят меня. Не будет мне места на земле! Я представил себе… Мне стало страшно, у меня исказилось лицо. А они смотрели на меня и торжествовали.
– Простите меня, – прошептал я, – я поступил глупо и плохо. Простите меня…
– Нет! – сказал товарищ Шишков.
Я вышел из палатки и побрел в лес. Лучше повеситься! Чтоб у меня язык отсох! Кто меня просил лезть в их дела? Сиди и помалкивай! Вот теперь тебе сломают жизнь! Что же делать-то? Упасть им в ноги, покаяться? А где мое достоинство? К черту, к черту достоинство!.. Я громко застонал.
Из палаток вышли остальные члены нашей группы. Они стояли у своих палаток и смотрели мне вслед. Я был совсем один. Мне было страшно. Мне было страшно до липкого противного пота. Меня бил озноб от страха. В эту ночь я понял, что такое страх. Я понял, как страшно быть одному. Я понял, что я был не прав, а товарищ Шишков – прав. И я никогда не забуду, как омерзительно чувство вины за правые поступки. И я понял тех, кто подписывал себе смертные приговоры в тридцать седьмом, ставя подпись на ложных доносах. Ими руководил страх.
Утром товарищ Шишков сказал:
– Мы обсудили твое поведение на собрании группы и решили, что ты закончишь вместе с нами поездку, а по приезде в Москву мы напишем отчет о твоих поступках куда следует.
– Спасибо, – сказал я, – спасибо…
…Наш поезд прибыл в Унгены. Это станция на границе Румынии с Советским Союзом. Мы приехали домой. Мне было очень тяжело.
– Здравствуй, Родина! – закричал товарищ Шишков. Он схватил Фигуру, и они помчались в буфет. Потом они пошли в свое купе, скрывая под пиджаками бутылки. Вскоре оттуда раздалось пение, гогот, крики. Потом все утихло.
«Здравствуй, Родина, – грустно подумал я. – Чем ты встретишь меня?»
В это время к поезду прицепили еще один вагон. Это возвращался из-за границы очень важный работник. Он ехал в отдельном охраняемом вагоне. Те, кто его сопровождал, обошли поезд и, так как наш вагон был последним, они заняли крайнее купе. Я смотрел на них. Меня вдруг осенило. Вы не поверите, что было дальше! Я решил отомстить товарищу Шишкову. Я решил сделать так, чтобы он побывал в моей шкуре. Я хотел, чтобы он понял, что такое страх.
Я посвятил в свой план своего приятеля, кинооператора Вадьку Круглова, и приступил к работе. Я открыл дверь их купе и растормошил спящих с похмелья товарища Шишкова и Фигуру.
– Что, что? – захрипели они, продирая глаза.
– Что же вы, ребята, – зашептал я. – Не могли уж дотерпеть до Москвы?
– А что такое?
– Да понимаете, неприятности… Вы тут выпили…
– Ну?
– Ну и… Нет, вообще-то нехорошо получилось…
– Что получилось?
– Да… Ну, вы выпили, стали кричать… Лозунги всякие… Анекдоты…
– Брось!
– Что, повторить, что вы говорили?
И вдруг товарищ Шишков сказал:
– Не надо.
– А тут прицепили вагон с товарищем N… Охрана… Военные… Они услышали, что вы здесь орали, и спросили у меня: «Кто эти люди?» Ну, не мог же я им не сказать. Я назвал ваши фамилии… Они записали… Вот и все…
Они стали зеленые, как трава. На их лицах появилось страдание. Они непонимающе смотрели друг на друга и пытались улыбнуться.
– Неприятное дело, – сказал я.
Вошел Вадька Круглов.
– Да, ребята, попали вы, – серьезно сказал он, – жуткая история. Там полковник сидит, злой как черт. Он вам даст! А Толька что мог сделать? Он сказал…
– Врешь! – отчаянно сказал товарищ Шишков… – Врешь, не может быть. Пойду, узнаю…
Я был на волоске.
– А что он тебе скажет? – как можно спокойнее сказал я. – Он же на службе. Он тебе скажет: «Ничего, ничего, все в порядке», а фамилии у него на бумажке.
Товарищ Шишков уже не был похож на артиста Файта, он был похож на мокрую курицу. Фигуру качало. Он совершенно отрезвел и выпученными глазами смотрел на меня и Вадьку. Казалось, он не понимает ни слова.
Товарищ Шишков решился. Он прошел в купе, где сидели наши «полковники», и сказал одному из них:
– Вы простите, мы тут выпили немного, на Родину вернулись, и… это…
– Ничего, ничего, все в порядке, – улыбнулся «полковник».
У меня отлегло. Товарищ Шишков не ожидал этой фразы. Как слепой он добрался до своего купе и запер за собой дверь.
Вадька сказал:
– Гляди, как их разобрало.
– Еще бы.
– А чего они перепугались?
– Они двоедушны. Они подумали, что могли сказать то, что мы им приписали.
Через полчаса я заглянул в их купе.
– Вот что, – сказал я, – я попробую поговорить с «полковником». Думаю, что он меня послушает.
– Пожалуйста, Толя, – заныли они, – ты же знаешь, что может быть…
– Я-то знаю…
Я пошел в купе к моему липовому «полковнику» и предложил ему партию в шахматы. Он сделал мне мат, я поблагодарил, написал на бумажке фамилии товарища Шишкова и его верного помощника Фигуры, пошел в купе к умиравшим от страха и ожидания руководителям и бросил бумажку к ним на стол.
– Здравствуй, Родина! – я смотрел в окно и курил. А мимо проплывали белые подмосковные березки, дачные поселки и речушки…

Увижу ли Бразилию,
Бразилию, Бразилию,
Увижу ли Бразилию,
До старости моей?

Илья СУСЛОВ (1975)

Георгий Мирский (1926–2016), советский и российский историк, востоковед-арабист и политолог: «Когда рушилась советская власть, никто из партийных и военных деятелей даже не пискнул в ее защиту, ни один офицер не вывел из казарм хотя бы роту, коммунисты дружно проголосовали за Беловежские соглашения. Где тогда были сталинисты, рьяные патриоты, обличители капитализма, ненавистники Америки?»

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь

Социальные сети