Поверх еврейского барьера Бориса Пастернака  

Ноябрь 30, 2016 – 29 Heshvan 5777
«Это вагон не моего поезда»

В 1923 г. академик живописи Леонид Пастернак опубликовал в Берлине очерк «Рембрандт». Важное место в эссе занимает описание знаменитой картины Рембрандта «Саул и Давид». Царь Саул слушает игру Давида на арфе. У Пастернака Давид – «это тот самый еврейский подросток, который потом, глядь, стряхнув с себя все – и гнет, и позор веков, – воспрянет гневным поэтом, или смело и гордо прозвучит его речь – еврейского трибуна. Или силою непреклонной воли стремясь к знанию и могуществу, выплывет вдруг в сознании единоплеменников как один из тех немногих, которые накопленными несметными богатствами своими и влиянием будут в силах осуществить реально почти сказочный возврат исторических прав Израиля на свою святую родину. О, этот Давид, этот невзрачный еврейский юноша, с типичным страстным ртом и толстыми губами, – он прославит тебя, еврейский народ! Разве в XX веке не подтвердили евреи эти слова многочисленнейшими примерами? Дай Б-г нашим детям и внукам точно так же идти по стезе успеха!» Сын Леонида Пастернака Борис пошел по иной «стезе успеха».
***
Еврейский историк Семен Дубнов, проживавший вместе с Л. Пастернаком в Берлине, работал там над десятитомной историей еврейского народа (см. стр. 41). Он писал: «После веков рабства, унижений и замкнутости мысли евреи, конечно, должны были устремиться к просвещению, умственному и социальному возрождению, и вообще к человечению в высшем смысле слова, наравне с передовыми европейскими народами; на деле же они устремились к онемечению, обрусению и т. д., то есть к искусственному подчинению своей национальной личности чужим». «Старый», не эмансипированный еврей сохранял духовную независимость и верность традиции. «Новый», эмансипированный – принес в жертву свой национальный характер. Жизнь сына Леонида Пастернака, поэта Бориса Пастернака, соответствует описанию Дубнова. При всей своей уникальности и гениальности Борис шел по пути эмансипированных евреев, которых комплекс национальной неполноценности вынуждал принимать форму и окраску доминирующей нации и ее духовный мир.
Весной 1912 г. Борис Пастернак приехал на учебу в Германию. Увлеченный философией неокантианства и дочерью богатого чаеторговца Д. В. Высоцкого Идой, он прибыл в марбургскую школу знаменитого философа-неокантианца, еврея Германа Когена – единственного в Германии полного профессора философии, получившего это звание без крещения. Философ предложил Пастернаку подготовить под его руководством докторскую диссертацию, однако Борис не продолжил учебу в Марбурге и вернулся в Россию. Отъезд этот описывается в литературоведении и самим поэтом как его решение порвать с философией и целиком посвятить себя поэзии. Однако поэт, по-видимому, скрыл одно обстоятельство.
Ощущения Пастернака, связанные с евреями и еврейством, в первые 22 года его жизни негативные: унижения, угнетение, погромы. Иное видение еврейской проблемы открылось ему в Марбурге. Пастернак впервые увидел мощный ум типично еврейского мыслителя и чуждое ему мировоззрение. Философская этика Когена была основана на этике иудаизма. Увлекавшийся до приезда в Марбург неокантианством, Пастернак с подачи Когена в основах интересовавшего его учения внезапно увидел иудаизм. Меньше всего Борис ожидал встретить в Германии еврейскую идеологию и еврейское мировоззрение в такой высокой концентрации. Измученный еврейскими комплексами в России, он должен был испытать шок от интеллектуальной атаки еврейского мыслителя. Уставший от тяжести своего еврейства в антисемитской России, он отклонил вызов, идущий от национально настроенного Когена. Он столкнулся с чуждым ему мощным антиассимиляционным ответом Когена и, вероятно, понял, что дальнейшее пребывание в орбите философа противоречит его восприятию еврейства. Пастернак отверг предложение Когена еще и потому, что отказался подвергать себя влиянию его еврейской идеологии. Он не желал нести еще большее бремя своего происхождения. В «Охранной грамоте» Пастернак назвал своего учителя философии «гениальным Когеном». Этот человек производил колоссальное впечатление на всех, с кем общался, и, конечно же, на столь духовно восприимчивого человека, как Пастернак. Но он полностью замолчал роль личности и взглядов Когена в своем уходе от философии, отъезде из Германии и еще большем отдалении от еврейства. Как и впоследствии, Пастернак применил фрейдистский прием «вытеснения» неприятных ощущений – еврейская тема исключалась из сознания.
***
По описанию Дубнова, Борис Пастернак принадлежал к категории евреев, воспринявших эмансипацию как обрусение, причем обрусение глубокое – культурное и духовное. Отношение к еврейскому происхождению поэт выразил в письме к М. Горькому (1928): «Зато до ненависти мудрена сама моя участь. Вы знаете моего отца, и распространяться мне не придется. Мне, с моим местом рожденья, с обстановкой детства, с моей любовью, задатками и влеченьями не следовало рождаться евреем. Реально от такой перемены ничего бы для меня не изменилось. От этого меня бы не прибыло, как не было бы мне и убыли. Но тогда какую бы я дал себе волю!.. А ведь этими изъятьями кишит наша действительность на каждом шагу, и не бывает случая, когда бы моя свобода в теперешнем окружении не казалась мне (мне самому, а не „кн. Марье Алексеевне“) неудобной, потому что все пристрастья и предубежденья русского свойственны и мне. Веянья антисемитизма меня миновали, и я их никогда не знал. Я только жалуюсь на вынужденные путы, которые постоянно накладываю на себя по „доброй“, но зато и проклятой же воле! О кривотолках же, воображаемых и предвидимых, дело которым так облегчено моим происхожденьем, говорить не стоит».
По мнению поэта, ему «не следовало рождаться евреем». Если продолжить гипотетическую мысль Пастернака, то не родись он евреем, он бы не попал под высокое эмоциональное напряжение, не очутился бы в этой еврейской семье, в которой духовная жизнь была утонченной, сложной и запутанной, в которой жили живописью благодаря отцу и музыкой – благодаря матери и воздух которой был насыщен творчеством. Не родись он евреем, он не оказался бы перед труднейшей проблемой, в душевной борьбе с которой, возможно, черпал вдохновение. Не жил бы дуальной жизнью с огромной нервной нагрузкой. Быть может, был бы заурядным человеком. Отторжение от еврейского происхождения и заимствование русской православной духовности сформировали мироощущение и творческий профиль Пастернака.
Борис стал на путь, противоположный пути, выбранному отцом. Противоречия с отцом в еврейском вопросе выявились во время посещения Борисом родительского дома в Берлине в конце 1922 – начале 1923 г. В Германии царил разгул антисемитизма, совершались политические убийства евреев, самое известное из которых – убийство министра иностранных дел Германии еврея Вальтера Ратенау – произошло почти рядом с домом Леонида Пастернака.
В период пребывания поэта в Берлине его брат Александр собирался жениться на русской девушке. В письме из Берлина в Москву от 15 января 1923 г. Борис поддержал планы брата и подчеркнул свои расхождения с отцом в этом вопросе: «Я от души желаю, чтобы тебе удалось жениться на Ирине... Что это семья не еврейская, конечно, только лучше, а не хуже. Тебе мои симпатии и антипатии известны. По совести говоря, невзирая на все папины последние устремленья – симпатии и антипатии эти – общесемейные. Сердцем (а не головой) и они, конечно, русских любят больше, чем „своих“. Кроме того, я еще не видел ни одного еврея, который бы сохранял свои специфические, просящиеся в анекдот черты, в силу особой какой-то одаренности. Скорее, наоборот. Они выживают по принципу ничтожности…»

Александр ГОРДОН

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь

Социальные сети