Из Москвы пришла горестная весть: на 85-м году жизни скончался известный историк и общественный деятель Яков Яковлевич Этингер. Судьба свела меня с ним в конце 1992-го, когда я был редактором газеты белорусских евреев «Авив». Уже знал, что он – доктор исторических наук, приемный сын профессора-кардиолога Этингера, замученного на допросах по «делу врачей». Был канун 40-летия официального сообщения о «врачах-убийцах». Узнав, что Яков Яковлевич приехал в Минск на семинар, я поспешил туда.
Мы проговорили свыше часа и перешли «на имена». Яков – почти мой ровесник, родился в 1929-м. И учились в одно и то же время в Москве, только он на истфаке МГУ, а я – в Историко-архивном институте. Но мои отрочество и юность со всеми лишениями военных и первых послевоенных лет не шли ни в какое сравнение с тем, что испытал он. Судьбе было угодно, чтобы будущий историк оказался под жерновами двух бесчеловечных режимов: гитлеровского и сталинского. Словно былинку, несли его зловещие ветры от одной смертной черты к другой. Как тысячи еврейских детей Минского гетто, его могли затолкать в душегубку или расстрелять во рву под Минском. Родители уже погибли в гетто. Шансов выжить у Якова почти не было. Но нашлась отважная и благородная душа – его няня Мария Петровна Харецкая. Под угрозой смерти за укрывательство еврейского ребенка она вырвала его из гетто, спасла.
Вызволить из сталинских застенков уже не мог никто. Иезуитский сценарий «дела врачей» – провокации для второго Холокоста – утвердил сам «великий вождь». По этому плану скромному студенту Яше Этингеру полагалось дать «нужные» показания против приемного отца, чтобы создать видимость справедливости будущего судебного процесса. Полгода в одиночке Лефортовской тюрьмы, ночные допросы, пытка бессонницей, избиения, карцер, угрозы, полная изоляция и полная безысходность. Эта чудовищная машина насилия ломала многих. Он не сломался. Видимо, большой заряд достоинства был заложен в этом юноше-очкарике из профессорской семьи. Если героическими усилиями можно было спасти душу, то плоть человеческая в этом кошмаре беззащитна. Ему дали 10 лет с отбыванием наказания в особом лагере. Сначала по этапу на Колыму, затем снова в Лефортовскую тюрьму – срочно понадобились показания по доработанному сценарию. Но усилия следователей оказались тщетными. Из лефортовского застенка привезли в Вятлаг. Бросили на лесоповал, что фактически означало смертный приговор, ибо там редко кто выдерживал год-полтора. Но судьбе снова оказалось угодным сохранить этого узника не только как одного из свидетелей по «делу врачей», но и как будущего исследователя подготовки в СССР нового Холокоста.
Когда мы впервые встретились, он уже был ученым с мировым именем. Но в нем не было и намека на научный снобизм: держался просто, о пережитом особенно не распространялся. Договорились, что Яков напишет для «Авива» тюремно-лагерные воспоминания. В феврале и июне 1993-го они были опубликованы.
Михаил НОРДШТЕЙН
Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном выпуске газеты «Еврейская панорама».
Подписаться на газету вы можете здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь.
© 2015 Еврейская Панорама. Все права защищены.
