Сентябрь 26, 2014 – 2 Tishri 5775
Герои и прототипы

Проза Бабеля в контексте его времени

Неоконченная повесть или рассказ Бабеля, предлагаемый вниманию читателя «Еврейской панорамы», несет в себе не только черты неповторимого стиля писателя, но и его восприятие времени. Умирающее местечко, сын этого местечка – красный командир, герой Гражданской войны, который дружит с другим героем, потомком запорожских казаков, отъезд семьи после смерти отца в Москву, где герой поселяется вместе с матерью и сестрой в роскошной квартире на Остоженке… Сквозь все эти сюжетные коллизии и детали быта проступает окружение писателя и вместе с тем восприятие им времени, национального прошлого и настоящего, свойственное не только Бабелю, но и его литературной среде.
В связи с этим стоит вспомнить некоторые факты литературной жизни 1920-х гг., когда был написан рассказ «Еврейка». Тогда же Эдуард Багрицкий написал поразительное по исповедальной силе и художественной точности стихотворение «Происхождение». С отвращением описывает он свое местечковое детство: «Еврейские павлины на обивке, еврейские скисающие сливки, костыль отца и матери чепец – всё бормотало мне: – Подлец! Подлец!» Но изображению традиционного бунта романтической юности сопутствует подспудное осознание своих национальных духовных корней: «Меня учили: крыша – это крыша, груб табурет, убит подошвой пол. Ты должен видеть, понимать и слышать, на мир облокотиться, как на стол. А древоточца часовая точность уже долбит подпорок бытие… Ну как, скажи, поверит в эту прочность еврейское неверие мое». Неверие поэта – еврейское.
Стремясь показать противоестественность мещанского существования, Багрицкий изображает опрокинутость мира, заставляя вспомнить сюрреалистические детали живописи своего современника, такого же, как и он, сына еврейского местечка Марка Шагала.
И, конечно же, в финале еврейское мещанство вышвыривает за дверь лирического героя стихотворения: «Отверженный! Возьми свой скарб убогий. Проклятье и презренье! Уходи! Я покидаю старую кровать: – Уйти? Уйду! Тем лучше! Наплевать!»
В русскоязычной литературе 1920-х тема разрыва с патриархальным прошлым была доминирующей как в творчестве писателей русского происхождения, так и, в особенности, евреев. Иосиф Уткин в поэме «Повесть о рыжем Мотэле», довольно точно воспроизводя в русской речи идишистские интонации, повествует о еврейском портном, который стал комиссаром. Михаил Светлов, чей своеобразный печальный юмор и мягкий лиризм имеют в своей основе ту же идишистскую традицию, в поэме «Хлеб» рассказывает о лавочнике Самуиле Либерзоне, который братается с погромщиком Игнатом Можаевым. У обоих погибли в Красной армии сыновья. И прозревший, перевоспитавшийся, постаревший Игнат говорит: «Извиняюся, Либерзон, за ошибку свою извиняюсь! За изнасилование дочерей, за разбитые ящики вашего комода я очень извиняюсь, товарищ еврей, бывшая жидовская морда». Самуил принимает извинения врага, так как, говоря словами Светлова, «извиниться перед евреем, значит стать его лучшим другом».
Тема забвения исторической розни, объединения в общей советской семье и происходящей в процессе такого рода объединения ассимиляции на базе русской культуры проходит через творчество многих русских писателей еврейского происхождения. Такое отрицание своего национального прошлого дается им просто, весело, как-то беспамятно, разве что мелькнет иногда элегическая нотка, обладающая подчас страшноватым подтекстом. Молодой Светлов пишет: «Оттого ли, что жизнь моя отдана дням беспамятства и борьбы, мне, не имевшему родины, родину легче забыть».
Вернемся, однако, к Бабелю. Для понимания текста и подтекстов «Еврейки» нам важны не только детали времени, но и прототипы героев этого произведения, легко угадываемые исследователями творчества писателя. Вот главный герой Борис Эрлих – комдив, герой Гражданской войны, награжденный двумя орденами Красного Знамени. Здесь угадывается друг Бабеля, колоритнейшая фигура того времени Дмитрий Аркадьевич Шмидт, он же Давид Аронович Гутман. Шмидтом он стал, вступив незадолго перед революцией в большевистскую партию, где ему дали партийную кличку в честь героя революции 1905 г. лейтенанта Шмидта. А почему – Дмитрий Аркадьевич? Видимо, по отдаленному созвучию с родовым именем-отчеством – Давид Аронович.
Но биография у этого сына сапожника из украинского городка Прилуки сложилась невероятная. Отправившись 18-летним солдатом на Первую мировую, он не только дослужился до прапорщика, что для молодого местечкового еврея казалось необычным, так еще и полный бант Георгиевских крестов получил. Организуя советскую власть в родных Прилуках, был расстрелян, но, видно, недострелян, так как, будучи раненным, уцелел. Дальше – партизанский отряд, превратившийся под его командованием в кавалерийскую часть – полк, затем дивизию, входившую в корпус Червонного (сиречь красного) казачества, которым командовал друг всей его последующей жизни Виталий Примаков.
Узнаете дружбу героя «Еврейки» Бориса Эрлиха и Алеши Селиванова, которого Бабель вдруг где-то, видимо по случайной описке, называет Спиваковым, что так близко к Примакову? Оба этих лихих кавалерийских командира тянулись к литературе, дружили с писателями, а Примаков к тому же был женат на музе Маяковского Лиле Брик. Память о Гражданской войне выражалась для них, помимо всего прочего, и в преклонении перед Троцким, военным лидером в этой войне. И не случайно Шмидт, будучи человеком страстным и импульсивным, в 1927 г., взбешенный решением об исключении своего кумира из партии, примчался в Москву на XV съезд ВКП(б). В перерыве между заседаниями он отыскал Сталина и, выругавшись, публично пригрозил: «Смотри, Коба, уши отрежу!» Сталин стерпел оскорбление и даже позволил Шмидту продолжать служить в армии. Но девять лет спустя, в 1936 г., Шмидт был арестован первым из высших армейских командиров и после года пыток, сломленным, умолявшим о пощаде, расстрелян. Вскоре вслед за ним последовали все участники «заговора Тухачевского», в том числе Виталий Примаков. А еще два года спустя, в 1939-м, в эту кровавую мельницу попал и сам Бабель, с тем чтобы разделить участь своих друзей.
Такая вот прототипическая подоплека у этого неоконченного рассказа со скромным названием «Еврейка».

М. РУМЕР

Написать письмо в редакцию

Социальные сети