Июнь 29, 2018 – 16 Tammuz 5778
Трагический лиризм и ирония

image

Сто струн Юлиана Тувима  

На похоронах Юлиана Тувима зимой 1953 г. патриарх польского стиха Леопольд Стафф сказал об ушедшем: «У него было сто красок, сто струн… Мы ждали его десятки лет». У Тувима и в самом деле было множество творческих инструментов, и всеми владел он одинаково искусно. Один из лучших польских лириков, он был и трибуном, и сатириком, и неутомимым участником журнала «Варшавский цирюльник», писал чудесные стихи для детей, песни для эстрадных театриков, тексты для кабаре, и его остроумие не уступало его лирическому дару. Помимо того, он был блестящим публицистом и даже кропотливым исследователем. Его труды «Чары и черти Польши, антология чернокнижия» или «Польский словарь пьяниц» высоко оценены филологами. Наконец, Тувим – редкого мастерства переводчик мировой поэзии, от Горация до Рембо, и прежде всего – русской, от «Слова о полку Игореве» до Пастернака.
Он родился в Лодзи в 1894 г. в семье ассимилированного еврея – банковского служащего. Учился в польской гимназии, потом – в Варшавском университете, на юридическом и философском факультетах. Публиковать стихи начал в 1913 г. и вскоре стал одним из наиболее активных и заметных поэтов. Был учредителем и теоретиком умеренно новаторской поэтической группы «Скамандр», руководителем и постоянным участником разных варшавских литературных кабаре. Стихотворные сборники Тувима оказывались в центре внимания критики, были ли это ранние стихи, пронизанные оптимистическим «витализмом» в духе У. Уитмена и А. Рембо, или зрелая поэзия, отмеченная мудрой рефлексией, классической ясностью и гуманистической направленностью.
Я. Ивашкевич назвал первый поэтический сборник Тувима «началом новой поэтической эры». Особое место в его творчестве заняла язвительная политическая сатира в защиту культурных и гуманистических ценностей, попираемых национал-социализмом в Германии и польским режимом санации.
Тувим был польским патриотом («Мне нравится быть поляком»), тонким знатоком истории культуры Польши, пропагандистом польского фольклора.
Никогда не отрицая своего еврейства, он, тем не менее, был весьма далек от еврейской культуры. Нечастые библейские реминисценции в его поэзии – лишь знаки общечеловеческой цивилизации. Единственное до Второй мировой войны стихотворение, посвященное еврейской теме, – «Еврейчик» (1927) – с сочувствием и болью живописует городского сумасшедшего. Тем не менее на протяжении всей литературной жизни поэт подвергался антисемитским нападкам со стороны польских шовинистов. Возможно, это определило его прокоммунистическую позицию в эмиграции в годы войны. Хотя он, в отличие от многих польских евреев, бежал от гитлеровцев не в Советский Союз, а в Румынию, откуда перебрался сначала во Францию, а затем в Соединенные Штаты, он примкнул к так называемому «прогрессивному» лагерю польских эмигрантов, ориентированному на «восточного соседа» Польши.
Катастрофа европейского еврейства, гибель близких потрясли Тувима. Он продолжает считать себя поляком, но остро ощущает безраздельную принадлежность к истребляемому еврейскому народу. Свидетельством нового самоощущения стали стихотворение «Мать» и особенно – публицистический манифест «Мы, польские евреи». Манифест утверждал родство поэта с жертвами Катастрофы «по еврейской крови – не той, что течет в жилах, а той, что течет из жил». Страстная антинацистская публицистика Тувима переводилась на многие языки и имела большой резонанс. На русском языке отрывки из манифеста впервые были приведены в мемуарах Ильи Эренбурга.
В эмиграции Тувим написал свое крупнейшее произведение – лирико-эпическую поэму «Цветы Польши». Вернувшись в Польшу в 1946 г., он смог продолжить издание своих историко-литературных антологий, переводил с русского языка, опубликовал «Новое собрание стихотворений» (1953). Был награжден Государственной премией (1951). Однако регулярно проводившиеся коммунистическим режимом кампании идеологических «чисток» не миновали поэта. В одной из кампаний конца 1940-х гг. вновь в его адрес прозвучали антисемитские обвинения. Тувим ответил саркастическим стихотворением «Родословная» (1949).
Один из переводчиков и знатоков творчества поэта Анатолий Гелескул пишет: «Юлиан Тувим – поэт многозвучный и доныне, спустя полвека после его смерти, не отзвучавший. Если остановить, как нынче принято на варшавской улице, прохожего, а тем более – девушку, и попросить прочесть на память какое-нибудь любимое стихотворение, вполне возможно, что это будет Тувим. При всей легкости и доступности поэт глубокий, отзывчивый и потому, вопреки своему жизнелюбивому духу, трагический. Он смягчал трагизм иронией, но время было слишком нешуточным, и чуткое сердце его не обманывало».
Чтобы дать представление о публицистическом таланте Тувима, мы представляем его знаменитый манифест «Мы – польские евреи», впервые полностью переведенный с польского в 2001 г. Марком Шейнбаумом. Этот текст был написан Тувимом в апреле 1944 г. в Нью-Йорке – как отклик на восстание Варшавского гетто, в годовщину которого он узнал о гибели матери.

М. Р.

Мы – польские евреи


Моей матери в Польше или любимой ее тени

I
И сразу слышу вопрос: «Откуда это – мы?»
Вопрос в значительной степени оправданный. Задают мне его евреи, которым я всегда объяснял, что я – поляк; а теперь зададут мне его поляки, для огромного большинства которых я и так был и остаюсь евреем. Так вот, ответ одним и другим.
Я – поляк, потому что мне так нравится. Это мое личное дело, и я не подумаю по этому поводу ни перед кем отчитываться, объяснять, обосновывать. Я не вздумаю делить поляков на «чистокровных» и «нечистокровных», оставляя это чистокровным расистам, родимым и неродимым гитлеровцам. Я разделяю поляков, как и евреев, как и другие народы, на умных и глупых, порядочных и жуликов, интеллигентных и занудливых, унижающих и униженных, джентльменов и неджентльменов etc.
Разделяю также поляков на фашистов и антифашистов. Эти два лагеря, естественно, не являются однородными, каждый из них богат оттенками красок различной интенсивности. Однако водораздел явно существует, и скоро его удастся отчетливо обозначить. Оттенки останутся оттенками, однако четкость водораздела определится, и сам он углубится самым решительным образом. Я мог бы сказать, что в политическом смысле разделяю поляков на антисемитов и антифашистов. Потому что фашизм – это всегда антисемитизм. Антисемитизм – это международный язык фашистов.

II
Если бы, однако, пришлось обосновывать свою национальность или, вернее, национальное самосознание, то я поляк, исходя из очень простых, почти примитивных причин, в основном рациональных, частично все же иррациональных, однако без мистической приправы. Быть поляком – это не почет и не честь и ни в коем случае не привилегия. Так же с дыханием. Я не встречал еще человека, который гордился бы тем, что дышит.
Поляк – потому что родился в Польше, здесь вырос, здесь меня воспитали, здесь я учился, потому что в Польше я был счастливым и несчастным; потому что из эмиграции хочу возвратиться именно в Польшу, если бы даже в других местах мне был бы обещан рай.
Поляк – потому что по какому-то очень странному предрассудку, который не поддается ни научному, ни просто логическому объяснению, жажду, чтобы меня после смерти приняла и всосала польская земля и никакая другая.
Поляк – потому что мне в отцовском доме по-польски об этом сказали; потому что я там польской речью с пеленок вскормлен был; потому что мать учила меня польским стихам и польским песенкам; потому что, когда возникло первое поэтическое потрясение, оно разразилось польскими словами; потому что то, что в жизни стало главным – поэтическое творчество, не мыслится мною на каком-либо другом языке, если бы я им даже великолепно владел.
Поляк – потому что исповедовался по-польски о тревогах первой любви и по-польски лепетал о принесенных ею радостях и бурях.
Поляк еще и потому, что береза и верба мне ближе пальмы и кипариса, а Мицкевич и Шопен дороже Шекспира и Бетховена. Дороже по причинам, которых никакой логикой не объяснить.
Поляк – потому что я перенял у поляков определенную долю их национальных недостатков. Поляк – потому что моя ненависть к польским фашистам значительно сильнее, чем к фашистам другой национальности. И считаю, что это чрезвычайно важное доказательство того, что я поляк.
Однако прежде всего я поляк, потому что мне так нравится.

III
И тут слышу голоса: «Ладно, но если поляк, то в таком случае почему „Мы – евреи“?» Спешу с ответом: «По крови». – «Значит, расизм?!» – «Нет, вовсе не расизм, как раз наоборот».

Юлиан ТУВИМ

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь

Социальные сети