Двадцатое столетие иногда называют веком беженцев. И в самом деле не было ни одного военного или политического катаклизма (а ими оказался так богат этот век), который бы не сопровождался исходом целых народов или отдельных слоев населения, образовывавших свои диаспоры в разных странах. Русские и украинцы, немцы и поляки, латыши и литовцы – кто только не оказывался среди обитателей этих диаспор. Ну, а евреи – народ Агасфера – много раз становились скитальцами на протяжении всей своей истории.
Австрийский писатель Альфред Польгар (настоящее имя Альфред Полак) наряду с Йозефом Ротом и Францем Верфелем принадлежит к скитальческому поколению немецких литераторов, выброшенных за пределы своей страны нацизмом и Второй мировой войной. Родившийся в 1873 г. в Вене в еврейской семье и ставший преуспевающим литератором, он был одним из тех мастеров слова, чьи книги сжигались после прихода к власти нацистов. Он жил то в родной Вене, то в Берлине, но после аншлюса Австрии бежал в Цюрих, затем в Париж и Марсель, а оттуда через Лиссабон за океан – в Штаты. В Голливуде он работал сценаристом, писал в эмигрантской прессе, но в 1949 г. вернулся в Европу, поселился в Цюрихе, где и умер в 1955 г.
Его книги полны трагической иронии и лиризма, остроумной парадоксальности, а в произведениях, написанных в США, звучит тоска по покинутой родине.
Предлагаем вниманию читателей «ЕП» два рассказа Альфреда Польгара, дающие представление о его стиле и творческой манере.

М. Р.

В воскресенье вечером

После обеда профессор Штефан Норман (основной труд: «Патентное право в Австрии») рассказал о своем сне.
Прошлой ночью ему приснилось, будто он оказался на родине, чтобы уладить там кое-какие свои дела.
Вена, которую он увидел во сне, выглядела ужасно. Не город, а привидение.
– А наша улица еще существует? – спросила фрау Хильдебрандт.
Хильдебрандты, бывшие в тот воскресный вечер в гостях у Норманов, земляки Норманов и жили в Вене по соседству с ними.
– Да, я первым делом туда и отправился, в чем вы, надеюсь, не сомневаетесь.
– А филиал «Королевских пирожных» на углу еще есть?
Большая кондитерская на углу принадлежала некогда фрау Хильдебрандт. Теперь она выпекала дома пирожные с орехами и с маком для эмигрантов-лакомок. Те, что с орехами, пользовались большим спросом.
– Насчет филиала кондитерского заведения не скажу. Этим я не интересовался.
Фрау Хильдебрандт даже обиделась немножко.
– Когда вам опять приснится, что вы попали в Вену, полюбопытствуйте на сей счет – хотя бы ради моей жены, – сказал ее муж.
Профессор продолжил рассказ о том, что с ним приключилось во сне. Иногда ему чудилось, будто он увидел приятеля или просто старого знакомого. Но когда он подходил поближе, они таяли в воздухе, и он понял, что это фигуры из царства теней. Никого из живых он не знал. И только когда оказался перед своим домом с каменным дельфином над воротами и пятисотлетним кленом во дворе, он увидел отлично знакомое ему живое существо – господина Бургера, старого привратника из дома номер семь.
– На голове у него была фуражка с засаленной золотой окантовкой, мой синий костюм, а на животе у него была золотая цепочка, которую я вместе с часами подарил ему на Рождество.
– Сколько чаевых он от нас получил и сколько подарков! – вставила фрау Мари Норман. – А в тот самый день, когда пришли немцы, он донес на нас: мы, мол, ругали нацистов.
Профессор только рукой махнул в ее сторону и снова заговорил:
– Увидев меня, он сделался бледным, как... вот эти штуки, – он указал на целую горку льняных лоскутов, из которых фрау Норман делала запасные воротнички для прачечной Армстронга, где мужские рубашки принимались для стирки и мелкого ремонта.
– Я достал мой револьвер. Бургер упал на колени и стал умолять меня простить его. Издалека до меня донесся стук сапог по брусчатке и песня марширующих солдат. Это его спасло. При мысли, что войне конец и что эти марширующие и горланящие свою песню молодые солдаты вернутся домой живыми, у меня отлегло от сердца. И вот, значит, у меня пропало всякое желание пристрелить эту свинью. Сунув револьвер за пояс, я приблизился к нему на шаг. Его маленькие глазки испуганно шныряли туда-сюда, словно собрались сбежать с этого лица, только не знали, в какую сторону. Он в испуге закрыл лицо рукой. Я эту его руку отбросил в сторону.
Фрау Норман полюбопытствовала:
– Тебе самому-то не было больно при этом?
– Нет, – он погладил одну ладонь другой. – На заводе кожа рук у меня загрубела.
Профессор Норман, пока у него со зрением было все в порядке, работал сортировщиком в фирме Максвелла по переработке воловьих шкур.
По Третьей авеню протарахтела надземка, кофейные чашки в шкафу задребезжали, лицо господина Хильдебрандта исказилось гримасой.
– К шуму постепенно привыкаешь, – сказала хозяйка дома. В Вене она затыкала парафиновыми шариками уши, чтобы не слышать, как щебечут птицы на ветвях клена под окном.
Профессор вернулся к своему рассказу.

Эгоист у границы

Отношение доктора Михаэля Ламберта, книготорговца, к религии выразить в виде прямой линии нельзя. Он был слишком слаб и слишком труслив, чтобы в религии усомниться. Когда книготорговец заболел неизлечимой болезнью, его старый друг пастор Джон Мак-Пратт приложил много усилий, чтобы вывести его из состояния существа, оказавшегося между жерновами мельницы, и привести к набожному благочестию и кротости. Пастор отправился к праотцам прежде, чем достиг задуманного. Но как бы там ни было, с тех пор как Михаэль знал, что дни его сочтены, в его взбудораженной фантазии стали все большую роль играть разные замысловатые картины предстоящего.
В последних видениях, посетивших его, он увидел самого себя в образе мертвеца, бесцельно блуждающего по хорошо знакомому городу, в том числе и мимо книжного магазина, в витрине которого стоял его портрет с траурным крепом на уголке. Эта траурная полоска повергла его в тоску. Перед людьми, которые деловито сновали по улицам туда-сюда, он испытывал тот же страх, что в реальной жизни испытывал перед покойниками. Встречались ему и сами покойники, личины которых так же пропускали насквозь свет, как и его собственная, их бесплотные контуры были словно очерчены паутиной. Воображение Михаэля никогда выразительной силой не отличалось; поэтому сейчас оно подбросило ему образы исхода в виде появляющихся в некоторых кинофильмах на экране духов и привидений.
– С каких пор, Михаэль? – спросил его один из покойников, принявший вид его умершего друга Мак-Пратта.
– Не очень-то давно, – ответил книготорговец. – Во всяком случае, мое нынешнее состояние мне совершенно чуждо... Мы останемся у живых?
– До тех пор, пока они нас забудут, – ответил пастор, у которого при этих словах по лицу скользнула тень улыбки. – Выходит, что не очень-то долго. Но кому их вид претит, может хоть сейчас испытать счастья на границе.
– На какой границе?
– Она проходит между «тут» и «там». А за ней открывается благодать.
Михаэль всегда был большим эгоистом, людям, которые имели с ним дело, приходилось туго. Он всемерно затруднял их жизнь, чтобы облегчить свою. Поэтому он догадывался, что с переходом границы у него будут трудности.
– А почему ты сам еще не там? – спросил он. – Тебе, по-моему, бояться нечего!
– Я не тороплюсь, – сказал пастор. – В неизбежном всегда есть что-то угнетающее.
А Михаэлю хотелось перебраться через границу как можно скорее.
– Как туда попасть?
– Это на твое усмотрение. Направление юго-западное – северо-восточное.
Книготорговец, как мы уже упоминали, творческой фантазией не обладал. Поэтому он, конечно, вообразил, будто граница проходит по течению реки. И, конечно, в его мозгу что-то сразу щелкнуло: он представил себе лодку и седого гребца, переправлявшего усопших на другой берег.
– Харэ! – поздоровался он, учившийся в гимназии еще в те времена, когда мертвые языки были предметами обязательными. – Я туда попал?
– Время покажет.
– Ты Харон? И это твоя лодка?

Альфред ПОЛЬГАР

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь