В «Иностранке» Сергея Довлатова есть эпизодический персонаж – смешной еврей по имени Цехновицер, который приносит подруге почитать «Архипелаг ГУЛаг». После чего настоятельно советует ей эмигрировать. И она уезжает в Америку, будущая иностранка, простая русская девушка из номенклатурной семьи.
Это чисто довлатовский юмор: навести на резкость здравый смысл, опрокидывая привычные представления – о пользе чтения, например. Ибо диссидентский кодекс чести после знакомства с «Архипелагом» предполагал немедленную борьбу с кровавым режимом. Но позвольте, о какой борьбе помышлять, ознакомившись с репрессивной практикой советской власти? Либо бежать, либо застрелиться.

Чужестранцы в своей стране
Проблема ведь заключалась не только в том, что родная власть миллионами уничтожала соотечественников – в подвалах Лубянки и в лагерях, в рамках спецопераций по «переселению» народов или хорошо организованного Голодомора. Главная беда была в том, что непоправимо менялся «состав нации». И если брать образцовые исторические примеры, то в Германии в последние годы войны погибали все, начиная с худших, а самых плохих потом повесили в Нюрнберге. У нас послереволюционный и довоенный отбор тоже косил всех подряд, но у самых ярких, умных, вольнолюбивых, талантливых, работящих шанс уцелеть был совсем уж невелик. А потом случилась война, которая уже добивала народ, и счет шел на десятки миллионов. И можно было только поражаться чудесам воспроизводства, наблюдая, как в этой пустыне после смерти Сталина вырастали новые поколения ярких, умных, вольнолюбивых, талантливых, работящих.
Имею в виду ту часть образованных граждан, чужестранцев в своей стране, которых историческая наука называет «западниками», а нынешняя власть, вслед за Гитлером, именует «национал-предателями». И если судить по опросам, то число их по-прежнему довольно велико, около 20%, но атмосфера в стране такая, что дышать им с каждым днем всё труднее. Поскольку погоду делает власть, и процесс оскотинивания граждан при помощи госпропаганды и локальных побед геополитического размаха идет такими темпами, что вспоминаются исключительно 1930-е гг. – как в Германии, так и в СССР.
Кроме того, 80% – это ведь довольно большая цифра. Вычтем равнодушных или чувствительных к агитпропу: если завтра власть сменится и по телевизору начнут обличать Путина, то они, подобно прозревшим советским гражданам после ХХ съезда, заклеймят культ личности дорогого и любимого Владимира Владимировича. Но всё равно немало останется и тех, кто до гроба сохранит приверженность идеалам и будет рисовать Путина на иконах, как ныне коммунисты малюют на иконах Сталина. Таких миллионы, и этот непоправимый сдвиг в сознании есть не только следствие госпропаганды, но и той катастрофы, о которой сказано выше. Как отмечал опять-таки Довлатов, «мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?»
Вот они и написали, и пишут сегодня. Это непобедимое большинство, и когда впадаешь в беспросветный исторический пессимизм, то кажется, что все демократические реформы в стране по сути своей антинародны. В отличие от любых погромов, заморозков, классовых чисток и захватнических войн, пробуждающих в населении массовый энтузиазм и повальное счастье.
«Фокус в том, что Путин и Россия в какой-то момент стали тождественны, – говорит журналистка с "докулистиковского" НТВ в беседе с Андреем Лошаком на сайте Colta.ru. – Уже непонятно, кто теперь из кого надувает эту жабу – Путин из России или Россия из Путина. Но очевидно, что процесс этот будет продолжаться до тех пор, пока жаба не лопнет».
К слову, это замечательный текст: собрание монологов тех граждан, которые в большинстве своем решили для себя главный русский вопрос: ехать или не ехать? И более всего тут поражает не решение, в конце концов границы открыты. Более всего поражают доводы, которые еще пару лет назад могли бы показаться слишком уж радикальными.
«Я лично всё чаще стал ощущать себя немецким евреем на чемоданах... – формулирует Николай Клименюк. – Когда ты жил нормальной жизнью, а потом всё стало иррациональным образом тебе на голову обрушиваться. И каждый следующий ужас просто невозможно было себе представить. Представить себе в 1933 г. Освенцим было невозможно. И вот ты сидишь и видишь, что ужас сгущается и сгущается. Но в 1933 г. или даже в 1935-м еще можно было собрать вещи и уехать. В 1938 г. можно было продать всё за бесценок и уехать. Прямо накануне войны тоже еще можно было как-то свалить. А потом – всё. Потом можно было уехать только в товарном вагоне в газовую камеру». И если тема Освенцима применительно к путинской России всё-таки еще вызывает вопросы, то общий настрой понятен. Да ведь и про абажуры уже сказано всё, что можно было сказать.

«Шок от наплыва желающих»
Про атмосферу тотального идеологического маразма, страха и подозрительности при попытке задать самые безобидные социологические вопросы рассказывает политолог Ирина Соболева. О том, что в России стало невыносимо заниматься малым бизнесом, повествует интернет-предприниматель Надежда Улюкаева. О катастрофической ситуации в медицине информируют переехавшие в Германию муж и жена Иван и Надежда Смирновы. О том, что в израильском посольстве в Москве «шок от наплыва желающих» эмигрировать сообщает М. Б., журналистка, которая месяц назад тоже подала документы на репатриацию. «Таких очередей не было с 1990 г.», – цитирует она посольских. Но как иначе «защититься от введения выездных виз, закрытия границ, отключения Интернета, соцсетей, западных платежных систем, коллапса, когда вдруг решат, что недостаточно тех, кого уже посадили по делу 6 мая, а надо посадить всех, кто был на этой площади»?
И если вчера уезжали люди, порой не слишком охотно покидавшие Россию, то сегодня об отъезде задумываются такие, как М. Б. Которая «совершенно не хочет» сваливать. Однако страх перед будущим в своей стране уже сильнее, чем страх неизвестности и почти неизбежное понижение статуса в том же Израиле.
Раньше друзья-журналисты, оставшиеся в Москве, спрашивали меня, надо ли эмигрировать, и я терялся с ответом, поскольку русскоязычному сочинителю текстов, по большому счету, на Западе делать нечего. Если он, конечно, не собкорствует где-нибудь в логове врага, поставляя телерепортажи для Первого телеканала. Теперь философские диалоги в прошлом и вопросы куда конкретнее: как уехать в Европу? Это даже не вопрос, это крик о помощи. И я по мере сил пытаюсь помочь, но силы, как говорится, неравны.
А еще впервые в жизни мне, человеку по сути своей не жадному, остро захотелось иметь пару сотен миллиардов на текущем счету. Стать эдаким Абрамовичем, но с человеческим лицом. Потому что будь у меня такие деньги, я бы занялся сегодня самым важным в жизни делом – эвакуацией друзей и других хороших людей из той страны, которая ныне переваривает Крым и сходит с ума от радости, поставив на уши весь мир. А сотни миллиардов – это рабочие места, куда можно приглашать соотечественников, та же русская журналистика, которая пока на Западе пребывает в глубочайшем кризисе, но хорошие деньги могли бы способствовать ее возрождению.
Сотни миллиардов на сберкнижке – это надежда, наконец, видеть их каждый день, друзей, подруг и просто хороших людей из России, и не бояться за них, ежедневно по многу часов блуждая в Рунете. Безумная мечта, скажете вы?
«Я шел и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда». Сергей Довлатов, эмигрант, любимый писатель, несчастливый человек, совсем не желавший уезжать и уж тем более – возвращаться. «Как всё-таки ужасно, что у нас такая ненормальная родина, – писал он в одном частном письме, – было бы у нас дома что-то вроде какой-нибудь засратой Италии, как бы мы замечательно жили». До чего ж правильные слова. Что же касается «ГУЛага», то его, как я слышал, сегодня проходят в школе, и это еще одно доказательство того, как они у нас перепутаны насмерть – норма и безумие.

Илья МИЛЬШТЕЙН

Подписаться на газету вы можете здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь.

Написать письмо в редакцию