Зачем? О, это целая история. О ней уже немало написано. Напомню. 17-летняя минчанка Маша Брускина в первые недели фашистской оккупации, работая санитаркой в лазарете-концлагере, где содержались советские офицеры-военнопленные, помогала им бежать. Действовала в подпольной антифашистской группе. Рискуя жизнью, приносила в лазарет бланки документов, сообщала явки в городе, собирала гражданскую одежду, что способствовало побегам. По доносу предателя была арестована. Несмотря на истязания, никого не выдала. 26 октября 1941 г. была повешена у дрожжевого завода вместе с двумя другими подпольщиками.
Снимки той казни, сделанные фотографом из карательного подразделения, в конце концов вырвались на широкий простор. Их впервые опубликовала в 1944 г. «Комсомольская правда». Они публиковались во многих странах мира, вошли в фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» и по сей день экспонируются в музеях как символ фашистского «нового порядка».
Имена двух повешенных вскоре после войны были обнародованы: Кирилл Трус и Володя (Владлен) Щербацевич. Их посмертно наградили орденом Отечественной войны. А девушка как «неизвестная» осталась без награды, хотя и зачислена в белорусские героини. В Музей истории Великой Отечественной войны уже в первые послевоенные годы приходили знавшие Машу и узнавали ее на фотографии, где патриотов ведут на казнь. Но их заявления во внимание не принимались.
В апреле 1968 г. журналист Владимир Фрейдин опубликовал в «Вечернем Минске», где работал завотделом, очерк «Они не стали на колени» – результат упорного поиска. Имя «неизвестной» было названо: Маша Брускина.
Независимо от Фрейдина столь же упорный поиск вели и московские исследователи. В том же апреле 1968-го газета «Труд» опубликовала очерк кинодраматурга Льва Аркадьева «Белорусская героиня», а спустя несколько месяцев радиостанция «Юность» дала в эфир передачу на ту же тему Ады Дихтярь с живыми голосами свидетелей. И там и там один и тот же вывод: казненная у дрожжевого завода – Маша Брускина.
Доказательства? Их более чем достаточно. Машу на фотографии узнали ее отец Моисей Брускин, двоюродный дядя – народный художник Беларуси Заир Азгур, одноклассники Михаил Ямник, Раиса Митькина, Елена Шварцман (сидели за одной партой), Эсфирь Попик (жили на одной улице), бывший директор 28-й школы Натан Стельман, бывший секретарь комсомольской организации этой же школы Ефим Каменкович (принимал Машу в комсомол) – всего 22 человека. А ведь при следственном дознании для установления личности достаточно уже двух подтверждающих свидетельств. Софья Давидович, многие годы работавшая с матерью Маши в Управлении книжной торговли Госиздата и хорошо знавшая девочку, приходившую к матери на работу, на следующий день после казни у дрожжевого завода увидела Машу в петле...
Какие еще нужны доказательства? Но идеологические начальники и в Минске, и в Москве, послушно следуя политике государственного антисемитизма, приняли обе публикации и радиопередачу, что называется, в штыки. Еврейку в белорусские героини? Пресечь! И хотя ни по одному изложенному факту сколько-нибудь убедительных опровержений не было, Владимира Фрейдина вынудили уйти из редакции, а Аду Дихтярь сразу же уволили. А в названном выше музее казненная девушка по-прежнему продолжала оставаться «неизвестной». Чтобы окончательно лишить ее имени, придумывали в противовес то одну версию, то другую. Но они были столь хрупкими, что быстро рассыпались.
В 2008 г. власть в Беларуси все-таки вняла здравому смыслу – тому, что уже неопровержимо доказано. Публично признал в повешенной героине Машу Брускину белорусский правитель Лукашенко (митинг на «Яме»), после чего Минский горисполком принял решение поместить ее имя на барельефе, установленном на месте казни.
А как на это откликнулся означенный музей? Опостылевшей подписи «неизвестная» под снимками казни уже не было. Но не было и никакого упоминания о Маше Брускиной, впрочем, как и имен Труса и Щербацевича. Пояснение безликое: «Эпiзоды публiчнаго пакарання 26 кастрычнiка 1941 года...» И все.
Разгадать сей маневр несложно. Назвать двоих и не назвать третью – скандал. А придать ей имя идеологические чиновники, управляющие музеем, не хотели. Почему? Об этом ниже.
Пришлось завязать переписку с Министерством культуры, которому подчинен музей. Опускаю подробности, но в конце концов тогдашний директор музея С. И. Азаронок заверил меня...

Михаил НОРДШТЕЙН

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь , заказать ознакомительный экземпляр здесь

Написать письмо в редакцию