К 30-летию со дня смерти Бориса Слуцкого 

Последние годы жизни поэт провел в Туле, в семье своего родного брата Ефима Слуцкого. Спустя многие годы мы говорим с Ольгой Слуцкой о ее дяде.

– Биография Бориса Слуцкого хорошо известна, не будем ее повторять. Коснемся лишь тех фактов, которые знаешь, может быть, только ты. Расскажи, пожалуйста, о своих дедушке и бабушке по отцовской линии.
– Дедушку звали Абрамом Наумовичем, бабушку – Александрой Абрамовной. Дядя Боря шутил: «У нас в семье на каждого по Абраму». Когда пишут о знаменитых евреях, часто начинают так: «Он родился в бедной еврейской семье…» Семья Слуцких не была бедной, скорее среднего достатка. Борис родился в Славянске 7 мая 1919 г. Бабушка рожала его три дня: мальчик весил 6 кг. Большой младенец стал большим поэтом. Вскоре семья переехала в Харьков и поселилась в четырехкомнатной квартире в цокольном этаже. Правда, в некоторых комнатах были земляные полы, но во времена жилищного уплотнения и это считалось почти роскошью. Бабушка окончила гимназию, преподавала музыку, мечтала дать детям музыкальное образование. Она была достаточно амбициозной. Дед заработком подкреплял ее амбиции. Он проучился всего два класса, о чем дядя Боря вспоминал: «Я помню отца, дающего нам образование. Изгнанный из второго класса церковно-приходского училища за то, что дерзил священнику, он требовал, чтобы мы кончали все университеты. Не было мешка, который бы он не поднял, чтобы облегчить нашу ношу».
Мой отец и его сестра Мурочка (Мария) окончили музыкальную десятилетку, а дядю Борю периодически из музыкальной школы выгоняли. Бабушка приходила и говорила: «Посмотрите, какие у него руки, он берет дециму!» Но, видимо, Борис уже тогда понимал, что музыка его души совсем другая. Его страстью были литература и история. Научившись самостоятельно читать в три года, он к шести годам прочитал все книги харьковской детской библиотеки. В школе учился легко. Из первого класса его почти сразу перевели в третий. Его друг детства Петр Горелик вспоминал, как они бродили по харьковским закоулкам, и Борис рассказывал ему о Конвенте, о Марате и читал свои первые наивные стихи. В литературной студии Дворца пионеров им. Постышева он подружился с Михаилом Кульчицким. Эту дружбу оборвала война: Кульчицкий погиб под Сталинградом.
Бабушка гордилась одаренным первенцем и была уверена в его блестящем творческом будущем. Дед же считал, что стихами не проживешь, и настоял на получении сыном юридического образования. Борис отцу не перечил, поступил в Москве в юридический институт, но одновременно учился и в литературном. Но это будет потом, а пока в Харькове жила-поживала семья, где родители говорили на идише, отмечали еврейские праздники и тайно обучали своих мальчиков ивриту – видимо, собирались уехать в Палестину. Братья деда перебрались туда еще в 1919 или 1920 г. Шла переписка, и бабушка поинтересовалась, смогут ли ее дети получить там хорошее образование. Ответ, видимо, не был конкретным, что ее не устроило, и в Палестину не поехали.
Как стало известно потом, племянники деда в Израиле неучами не остались, а один из них, Меир Амит, в 1962–1963 гг. был шефом военной разведки, в 1963–1968 гг. возглавлял «Моссад» (подробнее о нем мы расскажем в одном из ближайших номеров. – Ред.). Когда уже после войны в Москву приехал из Израиля кто-то из родственников и захотел увидеться с Борисом Слуцким, тот от встречи отказался. Я думаю, даже не из боязни за себя, а скорее из-за брата: мой отец работал на секретном предприятии. Всю жизнь связанный с производством оружия, он в этой области был известен не менее, чем Борис в поэзии. Родственники за границей, а особенно в Израиле, – ясно, к чему это могло привести.
– Так что же, связь с израильскими родственниками прервалась?
– Нет, связь не прервалась. Наступило время, когда махровым цветом расцвела «Память». Я боялась за сына, стала подумывать об отъезде и написала в Ленинград двоюродному брату отца письмо с просьбой связать меня с израильскими родственниками. Ответа не получила. Спустя какое-то время мне прислали из Ленинграда странную телеграмму: «Меир Амит. Москва» и дата. Я подумала, что это какой-то сумасшедший написал. Через день мама сказала, что звонил папин кузен, который приехал в Москву, и просил перезвонить. Я так и сделала. Меир ответил: «Я не говорю по-русски». Беседа продолжилась по-английски. Отец должен был как раз ехать в столицу в командировку. Они встретились в каком-то большом магазине, используя в качестве опознавательного знака газеты в руке. Потом Меир говорил, что папа был очень напуган и отказался с ним фотографироваться. Да отец вообще бы не поехал, если бы речь не шла о будущем внука. Мы все были пугаными воронами.
– А ты встречалась с Меиром?
– Когда я была в Израиле, он пригласил меня в гости. Это был День Независимости, и дядя традиционно приглашал на праздник несколько сотен человек к себе в Рамат-Ган. Во дворе дома были амфитеатром установлены скамейки, висел экран для караоке, на фуршетных столах – фрукты, бутерброды, рядом бочки с пивом и вином. Было много родственников – бывших харьковчан, один даже с комсомольским значком. Тут же и члены правительства угощались. Демократично так, непринужденно. Двухэтажный дом Меира строил еще дедушкин брат. Дом не военного, а скорее художника. Коллекция кукол, множество картин на стенах. На стеллажах – все книги дяди Бори, которые выходили у нас и у них. Кстати, Борис Слуцкий тоже увлекался живописью, хорошо разбирался в ней. Я думаю, что если бы они встретились, то стали бы близкими по духу людьми.
– Расскажи о взаимоотношениях Бориса Слуцкого с вашей семьей, с твоим отцом.
– Отец очень любил брата, и любовь эта была взаимной. Они испытывали потребность в общении и всю жизнь помогали друг другу. Когда я была маленькой, мы жили на полигоне под Москвой. Отец возглавлял лабораторию по разработке оружия, которое испытывали на этом полигоне. У нас сначала была комната в коммуналке, потом однокомнатная квартира. Дядя Боря жил в Москве, мыкался по съемным углам, был холост и безбытен. Он часто приезжал к нам, и ему были рады все: и папа, и мама, и я. Он ведь и имя мне выбрал. Когда я родилась, прислал родителям письмо: «Если вы назовете ее Матильдой или Клотильдой, она обязательно станет маникюршей. Не вздумайте сделать из нее памятник умершим: назовете Дорой, она будет в точности Дорой Ефимовной (так звали мамину маму). Предлагаю на выбор имена из русской классической литературы: Ольга, Татьяна, Елена». Выбрали Ольгу. Так я не стала Клотильдой-маникюршей.

Таким Борис Слуцкий вернулся с войны

На полигоне дядя Боря уходил в лес и в одиночестве (так он думал) проговаривал стихи, рифмы. За ним в это время следили бдительные местные мальчишки. Они подходили к чужаку и спрашивали: «Сколько времени?» Хотели убедиться, не с иностранным ли акцентом он говорит. Оставили его в покое, только когда узнали, что он приехал к Слуцким. Ему было хорошо у нас, но надолго он не оставался – не мог спать, когда испытывали оружие. После черепно-мозгового ранения дядю мучили головные боли, бессонница.
Как ручные часы – всегда с тобой,
Тихо тикают где-то в мозгу.
Головная боль, боль, боль,
Боль, боль – не могу…
…Я с ней просыпался, я с ней засыпал,
Видел ее во сне,
Ее сыпучий песок засыпал
Пути-дороженьки мне.
Ранения, полученные на войне, которую Борис Слуцкий закончил в звании гвардии майора, давали о себе знать до последнего его земного часа.
Он осколок. Он приличный:
Полтора на полтора.
Он спокойный и привычный,
Изредка ожжет с утра…
…Продолжается война,
Вроде ни к чему она,
Но ее врачам не вынуть
И хирургам не извлечь.
С нею мне и жить, и сгинуть,
Без нее ни сесть, ни лечь.
Когда в жизни Бориса появилась Таня – его будущая жена, приезды его к нам стали редкими.
– Итак, в жизни Бориса Слуцкого появилась Татьяна Дашковская. Как это произошло?
– До 40 лет Слуцкий был холостяком. Как он сам говорил, ему нравились красивые, хорошо одетые женщины, от которых пахло дорогими духами. Но содержать такую женщину он не мог: не было ни денег, ни жилья. Потом жизнь более или менее наладилась: его стали печатать, пришла известность, появилась своя комната. Однажды, стоя во дворе дома, Борис Абрамович разговаривал с начинающим поэтом, который просил дать ему рекомендацию в Союз писателей. Мимо прошла Таня и поздоровалась с собеседником дяди. Со Слуцким они, не будучи знакомы, давно приглядывались друг к другу. Таня успела побывать замужем, развелась. Она нравилась Борису: стройная, красивая, с косой, уложенной вокруг головы. Тяжелые волосы оттягивали голову назад, отчего женщина эта казалась чуть надменной и недоступной. «Познакомь нас, – мгновенно нашелся Слуцкий, – и я дам тебе рекомендацию». Знакомство состоялось, и больше они не расставались. Борис и Таня прожили вместе 20 лет, 11 из которых она страдала неизлечимым заболеванием крови – лимфогранулематозом. Слуцкий все годы ее болезни работал, как каторжный, занимался переводами – за них хорошо платили. Тане был необходим свежий воздух – стали жить за городом. Такая же болезнь была у Помпиду. Борис Абрамович сумел отправить Таню во Францию к врачу, который лечил президента. Только бы она жила!
Каждое утро вставал и радовался,
Как ты добра, как ты хороша,
Как в небольшом достижимом радиусе
Дышит твоя душа.
Ночью по нескольку раз прислушивался:
Спишь ли, читаешь ли, сносишь ли боль?
Не было в длинной жизни лучшего,
Чем эта жалость, страх, любовь.
Чем только мог, с судьбою рассчитывался,
Лишь бы не гас язычок огня,
Лишь бы еще оставался и числился,
Лился, как прежде, твой свет на меня.
– Ты бывала у них в гостях? Какие отношения сложились у тебя с женой дяди?
– Я часто приезжала в Москву. К моему приезду всегда были приготовлены билеты в театры. Дядя со словами: «Это тебе на разврат» – давал десять рублей (сказочная сумма по тем временам), и я окуналась в водоворот московской жизни. С Таней мы подружились сразу. Она мне очень нравилась: не поучала, не опекала, была со мной на равных. В их доме было приятно находиться. Я никогда не слышала, чтобы они ссорились, хотя и были очень разными.
Воспитан в духе жадной простоты
С ее необходимостью железной,
Я трачу на съедобное, полезное,
А Таня любит покупать цветы.
Цветок – он что? Живет не больше дня,
От силы два. А после он завянет.
Но Таня молча слушает меня –
Любить цветы она не перестанет.
Вдруг тень ее мелькает на стене.
Вдруг на столе горячий светик вспыхнет.
И что-то засветилося во мне:
Цветок, цветок, цветок пришел ко мне –
На малое великое подвигнет – и только.

Беседовала Антонина ОКСМАН

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь

Социальные сети