Есть латинское изречение: «Бог даровал нам эти досуги». Конечно же, пребывание боевого капитана-сапера Виктора Некрасова в киевском госпитале после тяжелого ранения руки в ходе уличных боев при освобождении Кракова летом 1944 г. в формальном смысле никак не назовешь досугом. Но тем не менее. Лечение шло успешно, и чтобы улучшить его результаты, лечащий врач В. Шпак посоветовал своему подопечному разрабатывать пальцы правой руки письмом. Так, в сущности, и возник пролог великой повести «В окопах Сталинграда».
Стояла погожая киевская осень. Май победы, пусть он был еще далеко, неуклонно приближался, война входила в эпос. И вот каждодневно после полудня среди трав древней Черепановой горы, вплотную примкнувшей к территории госпиталя на Печерске, на облюбованном пригорке умащивался один из находящихся здесь недавних солдат, в старенькой пижаме, с фанерной дощечкой и листками бумаги. Это был Некрасов. До появления рукописи с ее первоначальным точным названием «На краю земли» еще оставался срок. И тем не менее рукопись назрела, и странички сами повели руку.
Но потом, потом… Виктор Платонович был демобилизован, признан инвалидом войны. Хотел вновь вернуться в архитектуру – свою специальность. Подал даже документы в аспирантуру, но был отвергнут. Стал работать как журналист в газете «Радянське мистецтво». Тут как нигде пригодился довоенный опыт театрального актера, декоратора и художника – ведь в свое время он много ездил по Украине в составе провинциальной труппы, потом работал в профессиональных театрах Владивостока и Ростова-на-Дону. Некрасов писал для газеты заметки и очерки, однако стержнем его мыслей и устремлений оставалась начатая в госпитале рукопись.
Сложилось так, что она оказалась выстраданной, но со счастливой судьбой. После вежливых отказов нескольких издательств однажды текст попал даже в Отдел культуры ЦК Компартии Украины. И оттуда ответ был обтекаемым, а по завязкам папки автор понял, что ее так и не раскрывали. Но все же «Сталинград» вышел в свет – в двух номерах журнала «Знамя», по инициативе редактора Всеволода Вишневского. Из-за явной «дегероизации» критика встретила произведение настороженно. Один из читателей прислал разгневанное письмо: «Так и хочется подойти к Некрасову-Керженцеву, отвернуть у него полу шинели и посмотреть, не на шелковой ли она подкладке… Мне как следователю так и хочется пригласить Керженцева и прочистить ему душу…»
Но нежданно-негаданно «Окопы» были оценены Сталинской премией. Считается, что фамилию автора в список лауреатов вписал сам вождь. Скорее всего, так оно и было, ведь изначально повесть Некрасова в списке рекомендуемых к награде произведений отсутствовала. Быть может, недавнего Верховного главнокомандующего тронула батальонная правда, без надоевшего фимиама в свой адрес. Не исключено, что Сталина, человека с литературным вкусом, тронула и такая почти случайная деталь: его фото во фронтовом блиндаже – рядом с изображением Джека Лондона. Так или иначе, дилетант и новичок проснулся знаменитым. Повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» стали публиковать наперебой.

Виктор Некрасов
Уже вошло в литературные синопсисы утверждение, что главный герой повести капитан Керженцев является как бы вторым «я» автора. Но на ее страницах присутствует и другой персонаж, который, похоже, оказывается еще одной некрасовской личностной гравюрой, концентратом его симпатий. Это Фарбер – тот самый Фарбер, роль которого в фильме «Солдаты» по сценарию Виктора Некрасова позже сыграет Иннокентий Смоктуновский, и эта роль станет началом его славной кинокарьеры. К этому образу писатель будет обращаться не раз. Примечательно, что в боевом окружении Виктора не было никого, кто мог бы послужить прототипом Фарбера. По сути, это целиком вымышленный персонаж. Зачем и для чего – другое дело, но это, несомненно, любимый некрасовский герой. Почему все же Фарбер? Согласно исследованиям Михаила Кальницкого, составившего перечень киевских адресов Некрасова, его друзей и знакомых в период учебы в строительном институте, у него был однокурсник Фарбер, проживавший на нынешней улице Ивана Франко. Но не более того, какие-то другие совпадения скорее исключаются…
Читаем: «Командиры собирают людей. Один долговязый, сутулый, в короткой по колено шинели, в очках. Его фамилия Фарбер. По-видимому, из интеллигентов – „видите ли“, „собственно говоря“, „я склонен думать“. Другой, Петров, тоненький, щупленький, почти мальчик. Меня это не очень радует…
Пора. Закладываю пальцы в рот – свисток свой потерял где-то, кажется, что свистит кто-то другой, находящийся рядом…
За баками немцы. Они бегут навстречу нам и тоже кричат. Немцы даже днем стреляют трассирующими пулями.
Я выпускаю целый магазин, потом другой. Фейерверк исчезает. Я пью воду из чьей-то фляги и никак не могу напиться… Фарбер подает знак, что у него все готово, несколько позже Петров…
Откуда-то появляются танки. Шесть штук…
Бой утихает. Фарбер, комроты пять, сидит на кончике ящика из-под патронов – усталый, как всегда рассеянно-безразличный. Смотрит в одну точку, поблескивает толстыми стеклами очков. Глаза от бессонницы опухли. Щеки, и без того худые, еще больше ввалились.
Я до сих пор не могу раскусить его. Впечатление такое, будто ничто на свете его не интересует. Долговязый, сутуловатый, правое плечо выше левого, болезненно бледный, как большинство рыжих людей, и страшно близорукий, он почти ни с кем не разговаривает. До войны он был аспирантом математического факультета Московского университета. Узнал я об этом из анкеты, сам он никогда не говорил.
Несколько раз я пытался завести с ним разговор о прошлом, о настоящем, о будущем, старался расшевелить его, возбудить какими-нибудь воспоминаниями. Он рассеянно слушает, иногда односложно отвечает, но дальше этого не идет. Все как-то проходит мимо, обтекает его, не за что зацепиться. Я ни разу не видел его улыбающимся, я даже не знаю, какие у него зубы…
Чувство любопытства, так же как и чувство страха, у него просто атрофировано. Как-то, на „Метизе“ еще, я застал его в одной из траншей. Он стоял, прислонившись к брустверу, в своей короткой до колен солдатской шинели, спиной к противнику и рассеянно ковырял носком ботинка осыпавшуюся стенку траншеи. Две или три пули цвякнули где-то неподалеку. Потом разорвалась мина. Он продолжал ковырять землю.
– Вы что здесь делаете, Фарбер?
Он медленно, точно нехотя, повернулся, и глаза его с бесцветными ресницами и тяжелыми, слегка припухшими веками вопросительно остановились на мне.
– Так просто… Ничего…
– Ведь вас тут немцы в два счета ухлопают.
– Пожалуй… – спокойно согласился он и присел на корточки.

Юрий ВИЛЕНСКИЙ

Полностью эту статью вы можете прочесть в печатном или электронном выпуске газеты «Еврейская панорама».

Подписаться на газету в печатном виде вы можете здесь, в электронном виде здесь, купить актуальный номер газеты с доставкой по почте здесь, заказать ознакомительный экземпляр здесь