Сентябрь 26, 2014 – 2 Tishri 5775
Чудом спасенная

image

К 73-й годовщине трагедии Бабьего Яра 

Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно...
Мне сегодня столько лет,
Как самому еврейскому народу...

Это строки из знаменитого стихотворения Евгения Евтушенко «Бабий Яр». Сегодня памятник в Бабьем Яру уже есть. Но в очередное посещение этого трагического места мне вспомнились слова поэта. Стоя у крутого обрыва, я думал о том, что память, оказывается, не бывает вечной. Особенно если кое-кому невыгодно помнить. Вот почему сегодня я хотел бы познакомить читателей «Еврейской панорамы» с воспоминаниями о страшной трагедии чудом пережившего ее человека. Для меня воспоминания Дины Мироновны Проничевой особенно дороги, поскольку я знал ее просто как тетю Дину – двоюродную сестру моего отца. Тетя Дина была одной из главных героинь знаменитого романа Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». То, что вы сейчас прочтете, – лишь небольшие фрагменты из рассказанного ею, но и они вызывают боль в сердце.
***
«Я поднялась на бугорок, села. Сначала смотрела на все эти ужасы: на моих глазах евреев раздевали, били, люди истерически смеялись, видимо, сходя с ума, становились за несколько минут седыми.
Грудных детей вырывали у матерей и бросали вверх через какую-то песчаную стену, всех голых выстраивали по два-три человека и вели на возвышенность к песчаной стене, в которой были прорези. Туда люди входили и не возвращались.
Вечером подъехала машина, и немец-офицер, который в ней сидел, сказал, чтобы нас всех расстреляли, потому что если хоть один человек отсюда выйдет и проговорится в городе, что он здесь видел, то на второй день ни один жид не явится.
Люди падали в очень-очень глубокую пропасть. Я закрыла глаза, сжала кулаки и сама бросилась вниз до выстрела. Конечно, мне казалось, что я лечу целую вечность, так как было очень высоко. При падении я не чувствовала ни боли, ни удара – ничего. У меня было единственное желание – жить.
Немцы светили фонариками сверху и стреляли вниз, добивая недострелянных. Недалеко от меня кто-то сильно стонал, и немцы спустились вниз, их это очень раздражало, ходили по трупам и достреливали тех, кто шевелился.
Один из полицаев или немцев, споткнувшись, перелетел через меня так, что я перевернулась. Он просветил фонариком. Не обнаружив у меня крови на теле, увидя, что одежда не была простреленной, он сказал об этом немцу. Меня подняли, ударили, потом бросили. Я не охнула, не застонала. Один немец стал мне ногой на грудь, другой – на руку, но и в этот раз я не застонала. Они решили, что я мертва, оставили меня в покое и ушли.
Через некоторое время я услышала прямо чуть ли не над самым ухом: „Демиденко, давай сюда, засыпай“. После чего послышались какие-то глухие удары, потом все ближе и ближе, и я почувствовала, как на меня посыпался песок, – это присыпали трупы. Мне стало очень тяжело, так как я лежала лицом вверх.
Рассвело, и на противоположной стороне, в направлении Куреневки, мы увидели: немцы вели двух женщин-евреек. Я хорошо знаю, что это были еврейки, так как слышала, как они кричали на еврейском языке. Немцев было семь человек, они по очереди насиловали женщин, потом тут же закололи их кортиками и сбросили вниз. Потом я увидела одну старушку, которая бежала по той же противоположной стороне, и ребенка – мальчика лет шести-семи, который бежал за старушкой и кричал: „Бабушка, я боюсь!“ Два немца догнали их и убили сначала ребенка, а потом старуху.
Также я увидела, как подошла какая-то женщина с ребенком на руках, смотрела вниз, смеялась и разговаривала с немцами, которые в нее стреляли...»
***
Дина Проничева выжила чудом. Ее еще трижды предавали и трижды спасали. История Дины могла бы стать сюжетом увлекательного романа.
В 1946-м Дина Мироновна была свидетельницей на киевском процессе. Суд приговорил фашистов, причастных к расстрелам в Бабьем Яру, к смертной казни. Их повесили на площади при большом стечении народа. В 1960-е гг. показания Проничевой были вновь записаны на пленку и направлены на судебный процесс, проходивший в ФРГ. Но ушлые тамошние адвокаты, решив, что она уже мертва, настаивали на приезде живого свидетеля. Пришлось отправляться в Германию. Поездка отняла у тети Дины много душевных сил.
Все послевоенные годы Дина Мироновна дружила с бывшими военнопленными Сырецкого концлагеря. Фашисты заставляли их уничтожать свидетельства расстрелов в Бабьем Яру, а при подходе Красной армии всех пленных должны были убить. Они узнали об этом, и небольшой группе удалось вырваться на свободу. Этот день они всегда отмечали вместе с Диной Проничевой.
Тетя Дина умерла в начале 1970-х. Отказали почки, застуженные в одну из военных ночей, когда она пряталась от гестапо...
***
Сразу же после окончания войны появился проект монумента в память жертв Бабьего Яра. Но пока судили да рядили, каким он должен быть, подоспела кампания по борьбе с «безродными космополитами», инициированная самим Сталиным. Все знали, кто в первую очередь подразумевался под этой туманной формулировкой. И поэтому идея о памятнике в Бабьем Яру сама по себе отпала.
Правда, через несколько лет «вождь народов» умер. Но на настроения киевской партократии это никак не повлияло. Она напрочь забыла об ужасах Бабьего Яра. И даже собиралась разбить здесь парк со стадионом и каруселями.
Однако если в чиновничьих душонках память о трагедии Бабьего Яра умерла, то люди, имеющие честь и совесть, о ней не забывали. Известный украинский кинорежиссер Александр Муратов создал документальный фильм «Совесть. Феномен Ивана Дзюбы», рассказывающий о жизни украинского ученого и философа. В этой ленте есть следующий фрагмент.
«Впервые Дзюба, – говорит голос диктора на фоне появившихся в кадре фотографий массовых расстрелов, – „засветился“ в Бабьем Яру 29 сентября 1966 г. Он выступил там с речью, сочувствуя расстрелянным евреям. Тогда это категорически воспрещалось. Могло даже сложиться впечатление, что расстреливал там вместе с фашистами какой-то отряд НКВД...»
Далее на экране появляется Иван Дзюба и говорит: «Тогда в Яру всё имело другой вид, чем теперь. Когда сейчас приходишь сюда, то не узнаешь этого места. Все эти холмы были заполнены людьми. Они хотели услышать какие-то слова, потому что раньше такого митинга никогда не было. Прежде такое лишь тайно происходило, а тут вроде открыто. „Ну скажите хоть что-нибудь!“ Нас растянули в разные стороны. Виктора Некрасова в одну сторону, меня – в другую. А еще Антоненко-Давидович, Борис Дмитриевич, с нами был. И каждый из нас что-то свое людям сказал...»
На том митинге люди призывали бороться с антисемитизмом. Такой призыв в то время был весьма актуальным. Да только у властей до этого не доходили руки. Зато они были заняты активной борьбой с сионизмом, о котором в те годы в Киеве знали только считанные евреи. И эта самая «антисионистская борьба» в сознании представителей власти каким-то иезуитским образом переплеталась с отношением к памяти жертв Бабьего Яра.
Помню, как в начале 1970-х, настороженно оглядываясь по сторонам в пустом редакционном кабинете, один комсомольский «вождь» как бы сочувственным полушепотом объяснял мне, молодому журналисту, что монумент в Бабьем Яру всё не появляется из-за «происков Израиля на Ближнем Востоке». На мой недоуменный вопрос о том, какое отношение эти «происки» имеют к памяти жертв нацизма, никогда не бывавших в Израиле, он только растерянно развел руками.
Памятник в Бабьем Яру появился только спустя десять лет после стихийного митинга, на котором выступали Некрасов и Дзюба. То, что он наконец-то был установлен, в партийных кругах неофициально связывали с тогдашним потеплением в советско-американских отношениях, следствием которого стало и разрешение на еврейскую эмиграцию из СССР, конечно, в определенных количественных рамках.
Не так давно я беседовал с известным киевским скульптором Валерием Медведевым – автором знаменитого памятника Шолом-Алейхему, монумента расстрелянным детям в Бабьем Яру и многих других интересных скульптурных работ. Вот что он мне, в частности, рассказал: «Памятник в Бабьем Яру делал мой учитель Михаил Григорьевич Лысенко. Я видел, как он изначально создавался. Был конкурс, и, на мой взгляд, были более интересные работы… Однако тогда такое решение памятника понравилось партийным бонзам, и его утвердили».
Конечно, память в первую очередь нужно хранить в сердце. Но обидно, что до сих пор в Киеве нет настоящего мемориала и музея Бабьего Яра, хотя экспозиции об этой трагедии давно существуют в других странах. Не берусь судить, кто в этом больше виноват – власти или лидеры многочисленных еврейских организаций.
Три года назад я брал интервью у тогдашнего премьер-министра Украины Николая Азарова. Он в то время был назначен председателем комиссии по подготовке к 70-й годовщине трагедии Бабьего Яра. На сайте премьера появилось сообщение о том, что вскоре состоится празднование годовщины расстрелов в Бабьем Яру. Не буду никого ни в чем обвинять. Скорее всего, это была не оговорка по Фрейду, а просто тупая промашка какого-то чиновника.
Азаров тогда сказал мне, что государство двумя руками за создание музея Бабьего Яра, готово выделить под него землю, но очень желательно, чтобы деньги на его строительство дали состоятельные евреи. И кое-кто из них это обещал. Обещал громогласно. Но до сих пор ничего не сделано.
Да, в первую очередь нужно думать о будущем. Но, как показывает история, только тот, кто хорошо усвоил уроки прошлого, может надеяться на достойное будущее.

Михаил ФРЕНКЕЛЬ,
председатель Ассоциации еврейских журналистов Украины

Написать письмо в редакцию

Социальные сети